Первое моё детское впечатление: огромная рыжая кошка на краю каменного вазона, застывшая в лучах солнца. Неподвижная, словно золотое изваяние. Баст. Богиня радости и веселья. Я росла почти без сверстников, но мне никогда не было скучно. Играя с кошками, я даже не удивлялась их способности исчезать и появляться самым неожиданным образом. Что тут странного? Всем известно, боги могут то, чего не можем мы.
Старшая хем-нечера Пианха говорила, что кошки спасают её от головной боли, а её мужа от боли в суставах. Он страдал не только ревматизмом, но и аллергией на большинство лекарств. Такие вещи, как ревматизм и повышенное давление, были тогда вообще за пределами моего понимания, но что такое боль, знает каждый ребёнок. Мама была слишком занята, чтобы постоянно следить за мной и утешать меня каждый раз, когда я падала или чего-то пугалась, но стоило мне заплакать, как рядом неизменно оказывалось четвероногое божество с мягкой шёрсткой и огромными, бездонными глазами. Сколько раз я засыпала, убаюканная тихим урчанием - не то песней, не то сказкой, смысла которой не понимаешь, но которую готов слушать без конца. Богиня знает, какую сказку рассказать ребёнку, чтобы он не плакал. Богиня не сердилась, даже когда я хватала её за длинный, пушистый хвост. Мне не хотелось верить, что Баст может быть грозной, но поскольку все твердили, что может, я приписывала это свойство женщине с кошачьей головой, которая стояла в главном зале храма, в нише, увитой живыми лотосами. Уабы меняли цветы почти каждый день. Это двухметровое изваяние, выполненное в древнеегипетском стиле, иногда выглядело немного зловеще. Если на лицо статуи падал солнечный луч, янтарные глаза богини вспыхивали ослепительным светом. Я знала, что Баст ещё называют Око Ра. Она была дочерью солнечного бога и могла превращаться в неукротимую Сехмет3 - львицу, которая в гневе готова спалить своим огненным взором всё живое. Ещё более свирепым был Махес, сын Баст. Иногда его изображали красивым юношей в одежде древнеегипетского воина, иногда львом, а чаще - человеком с головой льва. Таких статуй в Доме Баст было много, и они пугали меня. Наверное, ребёнок не может не бояться того, чего боится его мать, а я не раз замечала, что мама смотрит на изображения львиноподобного бога с каким-то затаённым страхом. Однажды я даже спросила, может ли Махес сделать нам что-нибудь плохое.
- Великая Баст защитит нас, - крепко обняв меня, ответила мама. - И от него, и от грозного Анубиса. Они оба её сыновья, и она имеет над ними власть1.
Собакоголовый Анубис и его воинственный брат Махес охраняли многие помещения храмового комплекса. Их изваяния обычно устанавливали возле дверей и ворот. Дом Баст называли храмом, но он скорее походил на маленький городок. Главное здание с колоннами в виде лотосов и статуей женщины-кошки на алтаре когда-то было единственным, теперь же, спустя три века после основания святилища, оно почти затерялось среди многочисленных построек. Один питомник занимал два больших корпуса, соединённых галереей. Вокруг размещались вольеры под открытым небом, лаборатории, лечебница, склады, гараж. Квартиры уаб, которые жили при храме, находились в длинном одноэтажном пристрое к питомнику. Окна нашей квартиры смотрели в сад. Вообще-то сад здесь был повсюду. Цветники и деревья, в основном фруктовые, окружали почти все здания храмового комплекса.
Большинство работников Дома Баст жили поблизости. Роскошные особняки хем-нечер тянулись вдоль берега реки Асты, недалеко от дороги, ведущей в Научный Центр. Неглубокая, причудливо петляющая Аста огибала храмовый сад и экспериментальные участки Центра. Мама говорила, что дальше она несколько километров течёт через арзумовые плантации Бастиани, а потом впадает в главную реку королевства - Хапи. В детстве мне казалось, что это уже где-то на краю света. Недалеко от Дома Баст, на склонах пологих холмов, поросших приземистыми деревцами, теснились маленькие коттеджи технического персонала. Тут же была школа, существующая на средства храма, а точнее, на средства тех, кто его основал, - семейства Бастиани. Но учились здесь не только дети самых низкооплачиваемых работников святилища. Малоимущих в округе было достаточно - в основном мелкие землевладельцы, подёнщики и рабочие некрополя. Школа стояла около развилки. Одна дорога вела на запад, в некрополь, а другая, немного южнее, - через посёлок на рыночную площадь.
С раннего детства предоставленная самой себе, я бегала по всему храмовому комплексу и знала его, как свои пять пальцев. Чаще всего я пропадала в питомнике. Четыре раза в месяц устраивались дни открытых дверей. Многочисленные туристы, приезжая в Такелот, старались непременно посетить знаменитый королевский питомник. Здесь можно было не только увидеть лучших представителей тамитской породы, но и получить консультацию специалиста, а также приобрести котёнка с замечательной родословной.
Я столько возилась с кошками, столько наслушалась лекций для студентов-зоологов, бесед с туристами и клиентами, что в семь лет сама могла бы дать достаточно грамотную консультацию. Старшая хем-нечера Пианха часто хвалила меня за сообразительность и не переставала удивляться моей памяти. Мама гордилась мной. Она надеялась, что я смогу получить образование, которое со временем позволит мне стать в этом храме одной из высших жриц. Откладывать деньги мне на учёбу она начала сразу после моего рождения. С шести лет я посещала бесплатную начальную школу недалеко от святилища, но средняя школа, где учились с одиннадцати лет, уже не была бесплатной, а университетское образование стоило очень дорого. Наверное, втайне мама рассчитывала на содействие нашей доброй покровительницы Пианхи Джессами. Я в то время ни о каких университетах и не думала. Я просто, как губка, впитывала всё, кто казалось мне интересным. А интересного вокруг было много. Жаль вот только, меня не везде пускали.
Например, мне строго запрещалось заходить в лаборатории, где работали хем-нечеры. Низшие жрицы иногда делали там уборку и мыли прозрачные стаканчики и трубки, которыми были уставлены все полки, столы и шкафы этих таинственных, всегда ярко освещённых комнат. Я туда заглядывала, но дальше порога меня не пускали. Я думала, что хем-нечеры боятся, как бы я не разбила какой-нибудь из этих стаканчиков. Одни были пусты, другие заполнены порошками и жидкостями самых разных цветов. Мне очень хотелось всем этим поиграть, но мама постоянно твердила, что порошки и жидкости в прозрачных стаканчиках вредные. Ими можно отравиться и даже умереть.
- Почему же никто из хем-нечер ещё не умер? - спросила я однажды.
- Потому что они умные и знают, как со всем этим обращаться, - ответила мама. - Другим это трогать нельзя. А маленьким детям даже заходить туда опасно. Они могут заболеть от одного запаха какой-нибудь отравы.
Лично мне куда более опасным местом казалась акра - таинственная комната в маленьком святилище Упуата1. Дом Баст называли храмом, но строений, которые действительно выглядели, как святилища, здесь было всего три: главное здание с алтарём Баст, небольшой храм Махеса, который находился примерно в тридцати метрах от храма его матери, а также святилище Анубиса-Упуата, построенное во времена правления Аменардис V, внучки Аменардис IV, учредившей в Кемте культ богини-кошки. Причём построено оно было в каком-то странном месте: довольно далеко от главного здания, в глубокой низине между храмовым садом и рощей анданов - невысоких, раскидистых деревьев с плотными зеленовато-лиловыми листьями. Заросли анданов выглядели мрачновато даже в солнечные дни, так что эта роща прекрасно гармонировала с приземистым строением из чёрного гранита, окружённым колоннами в виде каких-то стилизованных чудовищ. Тяжёлые резные двери никогда не запирали на замок. Наверное, считалось, что стоящие у входа грозные сыновья Баст всё равно не пустят в святилище того, кого туда не следует пускать. Разумеется, это были всего лишь искусно выполненные статуи высотой в человеческий рост, но они внушали мне страх. Один - потому что был богом смерти, а второй... Махеса называли демоном-губителем, но эти слова меня не пугали. Я боялась львиноподобного зверочеловека, потому что его боялась моя мать, а поскольку она никогда не объясняла, почему она его боится, он пугал меня вдвойне.