Поев, мы сидели молча. Темнота действовала особенно угнетающе. Но фонарик старались зажигать как можно реже, чтобы он раньше времени не вышел из строя.
Я подумал о Шерлоке. Что-то делает он там, наверху. Вспомнилось, как пес жалобно подвывал, когда его позвали под землю. Что он — трусил или, быть может, чувствовал приближение беды? Ведь животные много раньше людей узнают о начинающемся землетрясении. Мне уже начинало казаться, что в момент нашего спуска в штольню Шерлок и смотрел-то необычно — тревожно и предостерегающе. Сидит ли он до сих пор у заваленного входа в ожидании своих незадачливых и несчастных хозяев? Или почувствовал своим собачьим чутьем, что мы в безвыходном положении, и убежал домой? Но все равно в лагере не обратят на него никакого внимания и не догадаются, что мы бедствуем. Если бы знать, что с нами приключится такая оказия, можно было бы перед уходом под землю написать записку и привязать ее к ошейнику собаки. Если бы…
Неприятные мысли одолевали, очевидно, и Петю. Он первый нарушил долгое молчание:
— Дядя Миша, расскажите чего-нибудь, а то как в могиле…
— Что-то, брат, нет охоты рассказами заниматься, — неожиданно сорвался я с принятого тона…
Некоторое время мы еще сидели молча. Наконец я хоть и через силу, все же затеял разговор:
— Давай дадим названия всем примечательным местам, которые здесь встретили. Предлагай, как назвать тоннель, в котором нас завалило.
Петя согласился, и вскоре он первый предложил:
— Назовем эту предательскую штольню «Горлом дьявола».
— Неплохо! Ну, а ту часть, где был отпечаток рыбы, назовем «Малахитовым аквариумом», — сказал я, и Петя принял мое предложение.
Штольню, где кашли окаменелость древнего животного, Петя назвал «Логовом дракона». Выработку с водой, не помню уж по чьему предложению, нарекли «Живым источником». Лазейку, через которую Петя с таким трудом пробирался сегодня, по обоюдному согласию назвали «Мясорубкой».
Начала одолевать дремота, и тогда я решил продолжать осматривать этот своеобразный подземный город, утешая себя тайной надеждой, что ночевать мы будем уже не под землей, а на мягкой зеленой траве. Мы встали, собрали свои скудные пожитки и медленно зашагали вперед.
Большую часть времени шли без света. На короткое время я включил фонарик, осматривая ближайший участок пути, а проходили мы его в темноте. Потом снова на две-три секунды включался свет, и опять его сменяли полминуты непроницаемого мрака.
В один из моментов, когда на короткий миг пространство впереди нас осветилось, я вдруг увидел, что не больше чем в двух шагах от меня на нашем пути зияет огромная яма. С трудом поборов инерцию своего тела, мне удалось остановиться. Ноги дрожали: ведь стоило на долю секунды позже включить свет, и мои странствия в этом руднике бесславно окончились бы.
Оказалось, что мы находились в каком-то обширном помещении со сводчатым потолком. В центре этого своеобразного зала, диаметр которого достигал метров десяти, и находилась предательская яма. Кроме входа, по которому пришли мы, в противоположной стене зияло еще два.
Я осторожно приблизился к краю колодца и, подняв камень, бросил его вниз. Прошло около двух секунд, прежде чем послышался звук падения. Не возникало никакого сомнения, что это был всплеск, причем какой-то странный — глухой и с эхом. Повторив свой опыт, я понял, что там, внизу, к колодцу подходит один или, быть может, несколько коридоров, залитых водой. Выходило, что под нами есть еще один этаж штолен, но из них, видимо, не было выхода наружу, и руда по вертикальной шахте, у которой мы сейчас стояли, поднималась на верхний этаж, а отсюда вывозилась на поверхность земли.
Мы обошли зловещий провал и осмотрели замеченные нами два входа. Они были такого же поперечного сечения, как и штольня, которая привела нас сюда. В начале одного из коридоров были свалены полусгнившие принадлежности былых горных работ. Здесь лежали развалившиеся тачки без колес, в беспорядке громоздились доски, бревна и остатки каната. Кое-где виднелись какие-то ящики на полозьях. Железных проходческих инструментов не было. Их либо хранили где-то в другом месте, либо вывезли отсюда, когда закрывали рудник. После настойчивых поисков мы все-таки нашли одну сломанную у обуха кайлу и небольшой молоток необычной формы, похожий на те, которые употребляют сейчас каменщики.
С уважением осматривали мы эти поистине музейные редкости. Я мысленно пытался представить себе около этих вещей измученных рабским трудом подневольных рабочих, обязанных буквально за гроши выполнять непосильные «уроки»… Присутствие моего юного товарища невольно напомнило о том, что наравне со взрослыми рабочими на откатке руды использовались, как их тогда называли, «малолеты», то есть дети. Каждый из таких «рабочих» был обязан за смену, а смена, между прочим, продолжалась не менее четырнадцати, а то и шестнадцать часов, откатать на пятьдесят метров сотню тачек, в каждую из которых наваливали больше шестидесяти килограммов породы. Малолетов использовали и при сборе рудных кусков, попавших в отвалы. Каждому полагалось в день разобрать не менее трехсот тачек…