- На самом деле, я мало что могу вам дать в расследовании, одни догадки, подозрения, сам я блуждаю во мраке…
- Но ведь это самое интересное! – возбужденно перебила она. – Загадки, тайны, покрытые мраком, Таинства… - проговорила она с каким-то странным приторным придыханием. И, словно спохватившись, – это именно то, что нам нужно, сенсация! А любая сенсация – это едва прикрытая, полуобнаженная тайна! И потом, Кира, - сказала она совсем фамильярно, - ты – единственный друг Леши, которому он доверял. От тебя у него не было секретов, да и дом его для тебя всегда открыт.
Эта мысль не приходила мне в голову. В самом деле, дом… Как же я не догадался поискать там разгадку!
- Ну что ж, на этом и договоримся. Вот моя визитка. Можешь звонить в любое время дня и ночи, а я всегда смогу найти тебя. Распутаем вместе эту паутинку! – и тут, готов поклясться, она как-то ехидно ухмыльнулась, и ярко-красные губы обнажили хищный оскал зубов. Но лишь на долю мгновения. А может быть, мне показалось. Жара стояла поистине несусветная.
Мягкий, шелковистый картон визитки приятно ласкала кожу рук, с ней не хотелось расставаться и я не без труда спрятал её – не в кошелек, как обычно, а в нагрудной карман рубашки, у самого сердца. И, готов поклясться, оно забилось иначе, словно что-то чуждое, бархатисто-мягкое, проникло в него и стало нежно, но в то же время настойчиво массировать его.
Я не помню, как мы дошли до её машины. Я буквально утонул в огромном кресле её гигантского внедорожника – и почему это маленькие, миниатюрные женщины всегда предпочитают такие «сухопутные крейсера»? Не помню и то, как мы неслись по улицам.
Очнулся я только после того, как машина остановилась прямо у моего подъезда.
- Я живу здесь, на пятом этаже, квартира 53, - почему-то сказал я. – Просто набираешь на домофоне 3487 – и он открывается.
И только потом, вечером, со злостью подумал: «Ещё бы дубликат ключей ей дал, на память вместо визитки». Но тогда мне не показалось это странным.
- Буду знать, - усмехнулась она. – Ну, чао, мой храбрый следопыт. Пусть небесные боги, которым ты молишься, помогут найти тебе разгадку, - и чмокнула меня в щеку.
Я пулей вылетел из машины – ярко-красной, как и её губы («разве такие внедорожники бывают? Ни разу не видел!» – уже позже подумал я), стекла которого закрыты такими же зеркальными стеклами, что и её очки.
3.
Сказать, что я был ошарашен встречей с Дианой, значит, ничего не сказать. Оставшуюся часть дня я пытался прийти в себя, но нигде не мог найти себе покоя. Её поцелуй продолжал жить на моей щеке, как отдельное существо. Словно боясь потерять его, я бросил бриться и впоследствии оброс бородой.
Где бы я ни был, везде передо мной стоял её образ – зеркальные очки в пол-лица, ярко-красные, призывно влажные губы, хищные зубки. Боже мой, я ведь совершенно не запомнил ни формы её лица, ни цвета и длины волос, ни родинок или веснушек! Даже возраст её оставался для меня загадкой – сколько ей лет? Двадцать пять, тридцать, тридцать пять? Ухоженная женщина может долго хранить свою красоту, но я даже не мог сказать, красива ли она. Скорее, она была дьявольски привлекательной, обворожительной. Ни одной по-настоящему красивой черты в её внешности я не припомню.
Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых образов, я решил переключиться на работу. Приведя в порядок свои записи и соображения, я набрал номер Марии Александровны и напросился в гости.
Квартира Марии Александровны – огромная сталинка почти в центре Москвы, всегда подавляла меня своими непривычными размерами – этим давяще высоким потолком, огромными комнатами, массивными дверями. Я не любил там бывать, думаю, не любил при жизни и Леша.
Когда-то у Марии Александровны здесь была только одна комната, но со временем, раскрутившись в нужных кругах, Алексей выкупил остальные комнаты у жильцов и подарил трехкомнатную квартиру целиком своей матери. В ней она и жила, как сказочная принцесса, заточенная в роскошной Башне из Слоновой Кости.
У Марии Александровны я оказался уже под вечер. Тусклые люстры не могли развеять полумрак, затаившийся в углах, в складках штор – таких массивных, неживых, в дальних концах комнат и коридора.
В гробовой тишине гулко тикали часы-ходики, зато шаги самой старушки были не в пример воздушными, неслышными. Казалось, она еле касалась земли, словно призрак. Вдобавок ко всему ещё и всегдашняя стерильная чистота – настоящее царство мертвых, где безраздельно властвовала она – богиня вечной скорби и уныния.
Не произнося ни звука – все, что было возможно, она уже давно выплакала и выкричала -, она жестом пригласила меня внутрь и, также безмолвно, как Харон в царство мертвых, провела меня в комнату дражайшего «Лешеньки» и молча села на допотопную софу.
Я почувствовал себя крайне неуютно. Задавать вопросы было неудобно, а рыться в бумагах Леши самому, при ней – все равно, что солдату из «Огнива» набивать золотишком карманы под ревнивым взглядом молчаливой собаки с оловянными глазами.
Из состояния неловкого молчания меня вывела Мария Александровна.
- Они все перерыли тут, своими грязными загребущими лапами, - бесцветно, безжизненно произнесла она. – Они переворошили здесь все, даже его детские пижамки, трусики. Забрали компьютер, телефон.
- И ничего не нашли? – спросил я.
- Ничего, - как кукла бездушно кивнула она седой как лунь головой.
- Послушайте, дорогая Мария Александровна, но ведь хоть Вы что-то должны знать, чем занимался в последние дни Леша, куда ходил, с кем встречался? Мы должны отыскать его убийцу и остановить его пока не поздно! От его рук могут погибнуть другие невинные люди! – я попытался говорить максимально убедительно, но слова получались бесцветными, пустыми, лишенными жизни.
Я с ужасом поймал себя на том, что дальнейший ход расследования стал мне почти безразличен. Осталась шарада, загадка, но и она отступила куда-то в тень, в темные углы моего сознания. Если я и предпринимал какие-то «телодвижения», то только как повод вновь встретится с таинственной Дианой. Расследование – вот единственная ценность, которую я для неё мог представлять.
- Да, да, убийцу, - эхом, также безжизненно откликнулась она.
- Так с кем Леша встречался в последнюю неделю перед смертью?
При слове «смерть» её глаза вдруг загорелись каким-то нездоровым огнем, она вся съежилась, подобралась, высохшие пальцы её изогнулись, словно у дикой кошки, показавшей когти, на губах зазмеилась злобная, жестокая ухмылка.
- А я говорила ему, дураку, какого черта водишься с ней?! Какого черта! А он сомлел как овечка, «я без неё не могу, мам, не могу и все». Сопляк! Родную мать бросил ради очередной шлюхи! Ах, выцарапала бы я ей зенки её бесстыжие вот этими вот руками! - она угрожающе протянула ко мне длинные как когти, давно не стриженые ногти. – Попадись она мне, чертова шалава, я ей не то ещё покажу! Я ей всю… - дальше пошел такой поток отборной, страшной ругани, которую она буквально выплевывала из глотки хриплым, каркающим, неожиданно грубым голосом, что у меня даже волосы на голове зашевелились. Я вскочил как ошпаренный и инстинктивно отошел поближе к двери – бешеная старуха внушала мне настоящий ужас.
Боже мой, только теперь мне открылось, до какой степени низости может пасть человек от своей безумной, эгоистической любви к отпрыску (а, как известно, от любви до ненависти – один шаг!). Ещё недавно тихая интеллигентная женщина ругалась как уголовник, бешено размахивала руками, глаза её светились поистине сатанинской ненавистью.
Она вскочила с софы и как пантера в клетке, мерила комнату, словно ища выход нерастраченной дьявольской энергии.
Я уж подумал было ретироваться до лучших времен, как часы пробили девять. Их равномерный, размеренный гул словно запустил какой-то механизм в старухе и та, как механическая кукла, у которой кончился завод, мгновенно успокоилась и села опять на софу. Взгляд её невыразительных глаз потускнел, она вновь уставилась в пустоту.