Выбрать главу

Как Цуй Ин-ин внимала ночью звукам циня

Действие первое

Сунь Фэй-ху (входит, представляется зрителям). Моя фамилия Сунь, имя – Бяо, второе имя – Фэй-ху. Ныне, когда на престоле Дэ-цзун, государь династии Тан, в Поднебесной нет порядка. Из-за того, что главный полководец Дин Вэнь-я не умеет управлять армией, я отделился от него и во главе пятитысячного войска овладел Хэцяо. Сегодня я узнал, что у Ин-ин, дочери покойного первого министра Цуй Цзюэ, черные сходящиеся брови, а с лица веет весенней свежестью, словно от лотоса. Ее облик – как у тех, которые «разрушают города и рушат царства»; лицо у нее – как у Си-цзы и Тай Чжэнь. Люди видели ее в округе Хэчжун, в монастыре Пуцзюсы. И вот у меня в сердце родилась мысль: сейчас, когда столько воюют, да еще главный полководец никуда не годится, какой мне толк одному оставаться бескорыстным? Высшие и низшие во всем моем войске! Слушайте мой приказ! Всем людям взять в рот палочки, взнуздать коней и немедленно вступить в Хэчжун! Если я заполучу в жены барышню Ин-ин, исполнится желание всей моей жизни.

Настоятель Фа-бэнь (входит в смятении). Сунь Фэй-ху и с ним пять тысяч разбойников внезапно окружили монастырь, бьют в гонги и барабаны, машут знаменами и кричат, желая получить барышню Ин-ин в жены Сунь Фэй-ху. Здесь нельзя допустить ошибку, и я спешу уведомить старую госпожу. (Уходит.)

Старая госпожа (входит в смятении, говорит). Что теперь делать? Мы вместе с настоятелем пойдем в покои дочери и там посоветуемся. (Уходит.)

Ин-ин (входит вместе с Хун-нян, говорит). С тех пор как я увидела господина Чжана, душа моя рвется ему навстречу, мысли безрадостны, я почти не притрагиваюсь к еде и питью. Сердце мое болит в разлуке, а тут еще конец весны, и я совсем лишилась покоя!

          В дивных, исполненных чувства стихах, —   нежность к луне полуночной;          Тихо опавших безмолвных цветов   ропот на ветер восточный.

(Поет.)

На мотив «Песня о Ганьчжоу».

          Я все больше худею, объята тоской,          Я таю свои раны, страдаю душой —          Как мне сладить теперь с уходящей весной?          И одежда моя мне теперь широка —          Как же долго еще по ночам   убивать меня будет тоска?          Ветерок, расстелив благовонный дымок,   занавеской играет моей,          Дождь шумит, ударяя по груши цветам   в глубине, у закрытых дверей.          Я безмолвно стою,   опершись о резные перила,          И смотрю все туда, куда скрылся мой милый.

На мотив «Дракон, мутящий воду».

  Рдеет покров облетевших цветов,  «Вихрем взметает, тоску нагоняя,      ветер стада лепестков».  Возле пруда сон рассеялся мой,  Я у ограды прощаюсь с весной.  Бабочек легкой пыльцою покрытые,      с ивы пушинки летят,  Ласточки с глиной цветов облетевших      взяли в гнездо аромат.  Грусти весенней пора коротка,      нити на ивах длинны.  Нет человека, что был меж цветов,      неба края лишь видны.  Нет аромата      в цветочной пыльце золотой,  Силы утрачены      грустной моею душой.

Хун-нян (говорит). Что-то ты невесела, сестрица! Я надушу твое одеяло, поспи немного.

Ин-ин (поет).

На мотив «Полевой сверчок».

  На узорном ковре на меня холодком      одеяло узорное веет.  Ты не трать на него      ароматных духов орхидеи:  Изведешь на него все духи орхидеи,      я согреться и тут не сумею!  Во вчерашнюю ночь эти «строки в мешке»      увлекли меня очень легко,  А сегодня из «яшмовых зал» человек      от меня далеко-далеко. И присесть не дает беспокойство во мне, И забыться никак не могу я во сне. Я на холм поднимаюсь,     но радость все так же далёко, И бесцельно брожу я в тоске одинокой, И любовью полна,     словно в сон погружаюсь глубокий.

На мотив «Радость Поднебесной».

Ах, Хун-нян!

 Лягу ль вздремнуть я на шелк цзяосяо,     что на подушке моей, Выйду ли я погулять из дверей, — Рядом со мной     милый все время как тень.

Хун-нян (говорит). Это не касается Хун-нян, мне хозяйка велела только одно: быть все время с сестрицей.