Западный флигель, где Цуй Ин-ин ожидала луну [litres]

     В яшмовом граде, в столице святой,
         в парке я пир ожидаю.
     Деве-затворнице в округ Пуцзюнь
         это письмо посылаю.
     Солнцу я кланяюсь – в свете его
         еду в парчовой одежде.
     Доброе имя твое я сберег,
         скоро назад возвращаюсь».

(Поет.)

На тот же мотив.

     С кем в западном флигеле
         пряталась я под луною,
     Тот в парке Цюнлинь,
         пируя, на цине играет.

Кто бы мог подумать, —

     Те ноги, что прыгали через ограду,
         на голову ао ступают.

Как можно это вообразить себе:

         Чье сердце с любовью стремилось к цветку,
  тот нынче корицу ломает.
         В румянах и пудре,
  как видно, парчовый таился убор,
         Должны бы к экзаменам в спальне моей
  готовиться все с этих пор.

(Говорит Цинь-туну.)

Тебя покормили?

Цинь-тун (говорит). Сначала я сообщил новость старой госпоже, а потом с самого рассвета зря топтался у ваших покоев – как же я мог успеть поесть?

Ин-ин (говорит). Хун-нян, принеси поскорее чего-нибудь. Покорми его.

Цинь-тун (говорит). Я счастлив удостоиться от вас такой милости. Сейчас же примусь за еду. Напишите письмо, сударыня. Старший брат велел мне настоять на вашем ответе. Это очень, очень нужно.

Ин-ин (говорит). Хун-нян, дай мне кисть и тушечницу.

Хун-нян подает.

Ин-ин (говорит). Хотя я и написала письмо, но душу свою в нем излить я вряд ли смогу. Я здесь приготовила нательную рубашку, пояс, пару чулок, яшмовый цинь, нефритовую шпильку и дудочку из пятнистого бамбука. Собери все эти вещи, Цинь-тун. Хун-нян, принеси десять лянов серебра и дай ему на дорожные расходы.

Хун-нян (говорит). Наш зять теперь чиновник – неужели у него всего этого нет? С какой целью ты посылаешь ему эти вещи?

Ин-ин (говорит). Ты не понимаешь! Эта рубашка… (Поет.)

На мотив «Лист утуна».

   Если ляжет он спать,
       не снимая рубашки моей,
   Словно рядом со мной
       он себя будет чувствовать в ней;
   И едва к его телу
       прижмется она поплотней,
   Он невольно припомнит о ласке моей.

Хун-нян (говорит). А зачем этот пояс?

Ин-ин (поет).

   Пусть начало с концом
       навсегда свяжет поясом он, —
   Пояс тело охватит с обеих сторон,
   Крепко сердце привяжет ему.

Хун-нян (говорит). А для чего эти чулки?

Ин-ин (поет).

   Не позволят они
       по беспутной дорожке ходить ни к кому.

Хун-нян (говорит). Такой цинь есть там у него самого – зачем ты его посылаешь?

Ин-ин (поет).

На мотив «Цветы во внутреннем дворике».

   В стихах пятистопных
       любви нашей было начало,
   Потом семиструнного циня
       навеки нас песня связала.
   А вдруг он забудет
       о том, что в стихах мне поведал?
   Что, если о струнах
       теперь вспоминает он мало?

Хун-нян (говорит). А эта шпилька – что ты ею хочешь сказать?

Ин-ин (поет).

   Для шпильки есть тоже причина —
   Добился теперь он высокого чина,
   Боюсь, что меня,
       как шпильку, он скоро забросит.

Хун-нян (говорит). А зачем эта пятнистая дудочка?

Ин-ин (поет).

   Когда на Сянцзяне
       настала глубокая осень,
   Те дни Э-хуан
       проводила, о Шуне тоскуя.
   Сегодня Ин-ин
       грустит о своем Чжан Цзюнь-жуе,
   И как на бамбуке
       у склонов горы Цзюишань,
   Когда рукавом
       ароматным глаза осушу я, —