В целом, главной мишенью был «западный» марксизм. После того, как первоначальные надежды на радикально новое общество и на «распад государственного аппарата» угасли, один вывод стал очевиден: «коммунизм сегодня граничит с прогрессизмом», а прогрессизм не может игнорировать конкретные условия страны или региона, в которых происходили политические действия. Покончив с мессианской перспективой тотального возрождения человечества, необходимо было ориентироваться в каждом конкретном случае: «Там, где выбор делается между голодом и коммунистическим аппаратом, решение [в пользу последнего] очевидно», и, вероятно, для французского философа решение было также очевидным, когда речь шла о выборе между колониальным порабощением и антиколониальной революцией (часто возглавляемой коммунистами). Однако Запад представил совершенно иную картину: была ли коммунистическая революция действительно необходима и полезна, и каковы были бы ее конкретные результаты (Мерло-Понти, 1955, стр. 430 и 432)? В этой позиции было много слабых мест. Чтобы лучше опровергнуть это, французский философ акцентировал мессианскую тенденцию, присущую Марксу и Энгельсу. Он не учел, что иногда говорят об «угасании государства» как такового, иногда об «угасании государства в нынешнем политическом смысле»; только первую формулировку можно обвинить в мессианстве (и анархизме) (Лосурдо 1997, гл. V, §§ 1-2). Во-вторых, Мерло-Понти избегал подвергать сомнению возможную связь между ликвидацией колониализма во всех его формах и построением посткапиталистического общества. Третье и самое главное: можем ли мы рассматривать антиколониальную борьбу как проблему исключительно Востока? Поддержка борьбы против колониального или неоколониального угнетения и одновременное оправдание ответственных за эту политику были бы неприемлемы. И не только по этическим причинам. Более того, две мировые войны продемонстрировали, что колониальный экспансионизм привел к разрушительному межимпериалистическому соперничеству, имеющему глобальные последствия; Пожар, начатый Гитлером несколькими годами ранее в попытке создать немецкую колониальную империю в Восточной Европе, в конечном итоге подпалил и Запад, и саму Германию. После того как были высказаны эти критические замечания, французский философ заслуживает признания за то, что он первым выявил объективные политико-социальные причины, которые стимулировали расхождение между двумя марксизмами. На Востоке и практически во всех странах, где коммунисты пришли к власти, приоритетной проблемой для политического руководства была не проблема содействия «разложению государственного аппарата», а совсем другая: как избежать опасности колониального или неоколониального подчинения и, следовательно, как компенсировать отставание по отношению к более развитым в промышленном отношении странам? Мерло-Понти был далек от того, чтобы отвергать восточный марксизм во имя западного марксизма. Если кто-то хочет найти прецедент для позиции Андерсона, нужно посмотреть в другом направлении. До британского и французского философов именно Макс Хоркхаймер в 1942 году обратил внимание на переломный момент, произошедший в стране Октябрьской революции: советские коммунисты отказались от перспективы «упразднения государств», чтобы сосредоточиться на проблеме ускоренного развития «промышленно отсталой родины» (ниже, гл. III, § 7). Это было меткое замечание, к сожалению, сформулированное как презрительное осуждение. Вермахт стоял у ворот Москвы, и сожалеть или возмущаться тем, что советские лидеры не позаботились воплотить в жизнь идеал отмирания государства, было гротеском (Гитлер по-своему разделял бы такое сожаление или возмущение!). Немецкий философ не понимал, что именно поведение, которое он обвинял, позволило Советскому Союзу избежать колониального и рабовладельческого ига, которому Третий рейх хотел его подвергнуть. Отчаянная борьба, которую вели на Востоке, чтобы противостоять колониальной войне, направленной на истребление и порабощение, была неактуальна на Западе в глазах философа, который ценил Маркса не за его программу революционного преобразования существующего порядка, а только за его стремление в отдаленном будущем к идеалу общества, свободного от противоречий и конфликтов и, следовательно, не нуждающегося в государственном аппарате.