Более четверти века спустя Хоркхаймер (1968b, с. 154 и 160) вновь поднял тему отмирания государства, хотя на этот раз ссылаясь не на авторов «Манифеста Коммунистической партии», а на Шопенгауэра. С другой стороны, с одной стороны, он отдавал дань уважения Марксу («настало время, наконец, сделать марксистское учение одним из основных предметов преподавания на Западе»), с другой стороны, он выражал свое недовольство тем, что «во многих странах Востока оно служит полезной идеологией для восстановления преимущества, достигнутого Западом в промышленном производстве». «Марксистская доктрина», восхваляемая здесь, не имела никакого отношения к проблеме развития производительных сил, которая вместо этого привлекала к себе внимание, например, Северного Вьетнама, занятого обороной от варварской агрессии, готового прибегнуть к химическому оружию, и тем не менее вызывавшего снисходительное отношение и даже поддержку со стороны Хоркхаймера. Как и в 1942 году, так и в 1968 году утопия с презрением смотрела на драматические сражения, происходившие на Востоке и являвшиеся результатом не субъективного выбора, а прежде всего объективной ситуации. Даже не прибегая к этому выражению, западный марксизм уже отвернулся от восточного марксизма. Мы вынуждены задать себе несколько вопросов: когда начал проявляться разрыв между двумя марксизмами? Что думает Андерсон о приходе к власти Сталина? Но что, если бы он уже возник после переломного момента 1917 года? А что, если бы первые трещины появились уже в тот момент, когда единство, казалось бы, было наиболее прочным, скрепленным коллективным возмущением грязной бойней Первой мировой войны и капиталистическо-империалистической системой, обвиняемой в ее виновности? А что, если трещины и последующее отчуждение, помимо многообразия объективной ситуации и культурной традиции, отсылают к теоретическим и политическим ограничениям прежде всего западного марксизма, самого изощренного и воинственного на академическом уровне? Путь к манифесту, в котором Андерсон провозгласил превосходство западного марксизма, наконец освободившегося от удушающих объятий восточного марксизма, был долгим. Казалось, для первого человека зарождается новая и блестящая жизнь; на самом деле это было предпосылкой самоубийства. Мы имеем дело с важными главами политической и философской истории, которые в значительной степени игнорировались и которые моя книга намерена реконструировать, чтобы также поставить под сомнение перспективы возрождения западного марксизма на новых основах.