Предупреждение Во всех цитируемых текстах курсив свободно сохранялся, удалялся или изменялся в соответствии с необходимостью подчеркивания смысла текста, вытекающей из изложения. Никаких уведомлений об изменениях, внесенных в используемые итальянские переводы, не приводится. Для облегчения понимания исторического контекста и эволюции авторов анализируемых работ библиографические ссылки в круглых скобках в первую очередь относятся к оригинальной дате цитируемого текста. В случае двойной датировки дата или даты, предшествующие крестику (/), относятся к оригинальному тексту, остальные — к изданию, которое я использовал. Стефано Адзара, Паоло Эрколани, Елена Фабрицио, Джорджо Гримальди (который также редактировал Указатель имен) и Альдо Тротта помогали мне с библиографическими исследованиями и разработкой текста. Благодарю всех.
I.
1914 и 1917: рождение западного марксизма и восточный 1. Поворот к Западу в августе 1914 года... История, которую я намерен реконструировать, начинает формироваться между августом 1914 года и октябрем 1917 года, между началом Первой мировой войны и победой Октябрьской революции. В результате этих двух эпохальных событий марксизм пережил глобальное распространение, выведшее его далеко за пределы Запада, в пределах которого он оставался ограниченным во времена Второго Интернационала. Но у этого триумфа есть и другая сторона: столкновение с культурами, геополитическими ситуациями, экономическими и социальными условиями, которые столь сильно отличаются друг от друга, стимулирует внутренний процесс дифференциации, приводящий к возникновению ранее неизвестных противоречий и конфликтов. Чтобы понять их, мы вынуждены задаться вопросом о глубинных мотивах, которые подтолкнули людей присоединиться к коммунистическому и марксистскому движению, которое формировалось в те годы. На Западе радикальным, поистине апокалиптическим, историческим поворотным моментом, несомненно, стало начало и распространение Первой мировой войны. Усталость, отвращение, возмущение бесконечной бойней — все это способствует быстрому распространению коммунистического движения. Симптоматично то, что произошло в Италии уже в месяцы и недели, предшествовавшие приходу большевиков к власти. В период с февраля по октябрь два делегата Временного правительства, созданного в Москве после свержения царского самодержавия, посетили Турин, чтобы наладить контакты с союзной страной в продолжающейся войне и противостоять растущим пацифистским тенденциям. Еще до своего прибытия они заявляют о своей явной враждебности по отношению к большевикам (требующим немедленного мира). Однако, когда на балконе дворца Сиккарди появляются два посланника правительства Керенского, толпа из сорока тысяч ожидающих рабочих разражается криками «Да здравствует Ленин!» Если быть точным, то это 13 августа 1917 года. Десять дней спустя были возведены баррикады, чтобы усилить отказ от войны, однако в результате сам Турин был объявлен зоной военных действий: последнее слово осталось за военными трибуналами (Fiori 1966, стр. 128-29). Можно сказать, что масса демонстрантов и бунтовщиков присоединилась к Октябрьской революции еще до ее совершения и присоединилась к ней в ходе борьбы против войны. В настоящее время политически корректно говорить об Октябре 1917 года в России не как о революции, а как о государственном перевороте; но мы видим, как главный герой этого предполагаемого государственного переворота провоцирует квазиреволюцию за тысячи миль отсюда, причем провоцирует ее уже своим именем и даже до того, как приходит к власти! Это связано с тем, что его имя и партия, которую он возглавлял, неразрывно связаны с безоговорочным осуждением войны и политико-социальной системы, обвиняемой в ее развязывании. Именно этот духовный климат объясняет на Западе огромную притягательную силу, которую Октябрьская революция оказала не только на массы, но и на ведущих интеллектуалов. Подумайте об эволюции Дьёрдя Лукача. В своей автобиографии он вспоминает: «мой интерес к этике привел меня к революции»; Интерес к этике един с неприятием войны, переживаемым как полное отрицание самых элементарных моральных норм: Я был убежденным антивоенным активистом [...] Мое отвращение к позитивизму имело также политические причины. Хотя я осуждал положение дел в Венгрии, я совсем не был готов принять английский парламентаризм как идеал [сам по себе главный герой