стать зоологическим». Теория Маркса — совсем другое дело: Он ищет движущие причины исторического развития [...] в искусственной среде, созданной трудом объединенных людей и наложенной на природу. Он делает социальные явления зависимыми не от голода, жажды, генетического желания и т. д.; но из состояния, достигнутого человеческой деятельностью, из образа жизни, который является ее результатом, одним словом, из коллективных трудов (Дюркгейм 1897, с. 116-117). Я выделил курсивом термины, которые представляют собой предполагаемое опровержение прочтения Маркса Левинасом. Конечно, с точки зрения последнего, философия, подчеркивающая роль «социального бытия», все еще находится на опасном склоне. Но Дюркгейм также заранее ответил на это возражение: центральное правило «социологического метода» состоит в том, чтобы вовлекать в игру не намерения и сознательные представления индивидов, а ситуации, отношения, «социальные факты» (Дюркгейм 1895, с. 164). «Именно при этом условии и только при этом история может стать наукой и, следовательно, социология может существовать». Это тот момент, в котором сближение с историческим материализмом настолько очевидно, что французский социолог добавляет: «мы пришли к этому выводу до встречи с Марксом, чье влияние на нас вообще не повлияло» (Дюркгейм, 1897, с. 118-119). Таким образом, один из величайших социологов, интеллектуал еврейского происхождения из Франции времен Третьей республики, также несет ответственность за катастрофический поворот, который привел к нацизму. Однако на уровне истории и философии бессмысленным является тезис о том, что, подчеркивая роль «материальных потребностей», Маркс поставил бы себя на скользкий путь, ведущий к торжеству биологического и расового материализма. «Система потребностей» — это раздел «Очерков философии права» Гегеля, который начинается (§ 189) с воздаяния должного в этом отношении политической экономии, а также Смиту, Сэю, Рикардо. Левинас и Агамбен рискуют указать на значительную часть западного интеллектуального пантеона как на предшественников Третьего рейха! Не имея под собой никакой философской основы, рассуждения Левинаса и Агамбена развиваются в совершенно воображаемом историческом пространстве. В годы, предшествовавшие появлению текста французского философа, бушевавшая на Западе кампания против марксизма и большевизма велась открыто под предлогом биологии. Для этих жалких доктрин «само существование высших биологических ценностей является преступлением»; «Между биологией и большевизмом шла смертельная битва». Последние яростно сопротивлялись «новому биологическому откровению», не только занимая «антирасовую» позицию и подстрекая «цветные расы», но и выступая против «евгенической истины», которая требовала, чтобы общество каким-то образом избавлялось от неудачников (Стоддард 1921, стр. 220; Стоддард 1923, стр. 223 и 86). Катастрофу можно было предотвратить, только подтвердив всеми средствами истину биологии вопреки бреду марксизма и большевизма. Это выразил американский интеллектуал, которого сначала чествовали два американских президента (Уоррен Г. Гардинг и Герберт К. Гувер), а затем торжественно приветствовал в Берлине Гитлер (Лосурдо 2007, гл. III, § 5). Это были годы, когда режим превосходства белой расы, действовавший на Юге США, оказывал такое притягательное воздействие на нацизм, что его главный идеолог говорил о североамериканской республике как о «прекрасной стране будущего», заслуга которой состояла в формулировании счастливой «новой идеи расового государства», идеи, которую нужно было воплотить в жизнь «с молодой силой» в самой Германии, сделав ее пригодной не только для борьбы с черными и желтыми, но и для борьбы с евреями (Розенберг, 1930, стр. 673). Как видно, противопоставлять либеральный Запад марксистскому и нацистскому биологизму бессмысленно. Упомянутая здесь историческая глава полностью игнорируется Левинасом и Агамбеном, которые априори выводят смысл Третьего рейха из идеи, претендующей на глубину, но которая, абстрагируясь от истории, оказывается пустой. В то время как, с одной стороны, они рисуют карикатурную картину исторического материализма, с другой стороны, Левинас и Агамбен имеют видение Третьего Рейха, которое можно определить как голливудское: нацисты сразу узнаваемы по своей грубости, нацеленности на разговоры только о крови, расе и оружии и полной неспособности понимать и артикулировать дискурс, который относится к внутреннему миру,