для «народа господ» и который, с другой стороны, не колеблясь порабощает черных и стирает краснокожих с лица земли. «Только в Соединенных Штатах существовала стабильная и прямая связь между рабовладением и политической властью. Только в Соединенных Штатах рабовладельцы сыграли центральную роль в основании нации и создании представительных институтов» (Дэвис, 1969, стр. 33). Империя, с другой стороны, говорит сдержанным тоном «американской демократии», которая порывает с «трансцендентным» видением власти, типичным для европейской традиции, и которая — подчеркивают авторы, ссылаясь на Арендт — представляет собой «величайшее изобретение современной политики» или «утверждение свободы» (Hardt, Negri 2000, p. 158). Ученые, не подозреваемые в антиамериканизме, без труда признают, что с «первого дня своего существования Соединенные Штаты были имперской державой» (Романо 2014, стр. 7) и что «нет империалистов более самоуверенных, чем отцы-основатели» североамериканской республики (Фергюсон 2004, стр. 33-4). С другой стороны, Хардт и Негри всегда говорят о «европейском колониализме» и европейском империализме: «Империализм представлял собой реальную проекцию суверенитета европейских национальных государств за пределы их границ. В конце концов, почти все территории земного шара были разделены и раздроблены, а карта мира была закодирована европейскими цветами» (Хардт, Негри 2000, стр. 14). В заключение: давайте возьмем центральную фигуру в истории глобального подъема США. Я имею в виду Уилсона. Среди исследователей истории и международной политики почти само собой разумеется говорить о «вильсоновском национализме» (Романо 2014, стр. 39). Это президент, который был главным героем рекордного количества военных интервенций в Латинской Америке во имя доктрины Монро и который склонен занимать чью-либо сторону в защите превосходства белой расы внутри страны и за рубежом, тем самым подтверждая угнетение колониальных народов или народов колониального происхождения (Losurdo 2016, chap. VIII, § 1). Однако в глазах Хардта и Негри (2000, стр. 166-67) Вильсон становится поборником «интернационалистской пацифистской идеологии», далекой от «империалистической идеологии европейского образца»! Вспоминается замечание Маркса относительно Бакунина, который, при всем своем антигосударственном радикализме, в конечном итоге пощадил Англию, «капиталистическое государство в собственном смысле слова», которое представляло собой «острие буржуазного общества в Европе» (MEW, 18; 610 и 608). Полемика Хардта и Негри против принципа государственного суверенитета щадит страну, которая приписывает себе чудовищно расширенный суверенитет, который позволяет ей суверенно вмешиваться в дела любого уголка мира, с разрешения Совета Безопасности или без него; страна, которая, будучи далека от того, чтобы представлять собой альтернативу европейскому милитаризму, представляет собой, по словам Сартра (1967, с. xxii), «сверхевропейского монстра». 3 См. Mazower 2008 (за работорговлю); Олусога, Эриксен 2010 (о колониальной войне на Востоке); Kakel III 2011 и Kakel III 2013 (для Гитлеровского Дальнего Запада). 4 См. Losurdo 2015, гл. IV, §§ 2 и 5 (о замечании Нольте и о проекте принудительной стерилизации немцев, вынашивавшемся Ф.Д. Рузвельтом), гл. V, § 9 и II, § 8 (для различных форм деспецификации); Лосурдо 2008, стр. 143-50 (для Эпплбаум и сталинского СССР).
В. Восстановление или последняя прошивка западного марксизма? 1. Антиантиимпериализм Жижека По сравнению с 1989 годом и последующими годами, по сравнению с периодом, когда рассуждения о неоплаканной смерти Маркса стали практически обыденностью, идеологическая картина наших дней выглядит совершенно иной: интерес к великому мыслителю и революционеру очевиден и растёт, а авторы, так или иначе ссылающиеся на него, порой пользуются значительным авторитетом и популярностью. Стоит ли нам тогда говорить о возрождении западного марксизма? Недавно наиболее выдающийся представитель того, что кокетливо называет себя «западным либертарианским марксизмом», приветствовал 2011 год как «год пробуждения радикальной освободительной политики во всем мире» (Жижек 2009а, стр. 255; Жижек 2012, стр. 163). Правда, автор поспешил обратить внимание на наступившее вскоре разочарование. Но оставим в стороне последующие события и сосредоточимся на 2011 году, который был встречен в столь лестных выражениях: да, это был год, когда новые протестные движения («Оккупай Уолл-стрит», «Возмущенные» и т. д.), казалось, распространялись со скоростью лесного пожара, но это был также год, когда НАТО развязало войну против Ливии, которая, унеся жизни десяткам тысяч людей, закончилась ужасным линчеванием Каддафи. Неоколониальный характер агрессии признавали авторитетные органы западной печати. И все же Хиллари Клинтон предавалась такому безудержному ликованию («мы пришли, мы увидели, он умер!» — торжествующе воскликнула тогдашний госсекретарь), что даже вызвала моральные сомнения у журналиста Fox News: в его глазах энтузиазм по поводу военного преступления был тревожным. К сожалению, обсуждаемое здесь позорное неоколониальное предприятие не только не встретило значительного сопротивления в западном марксизме, но в Италии оно было узаконено по крайней мере одной исторической фигурой этого течения мысли (ниже, гл. V, § 7). В 2011 году в Тель-Авиве и других городах Израиля сотни тысяч «возмущенных» людей вышли на улицы, чтобы выразить протест против высокой стоимости жизни, непомерной арендной платы и т. д., но они остерегались подвергать сомнению продолжающуюся и ускоренную колонизацию палестинских территорий: «возмущение» привлекало внимание к растущим лишениям народных слоев еврейской общины, но не считало заслуживающей внимания бесконечную трагедию народа, подвергающегося военной оккупации. Эту трагедию профессор Еврейского университета в Иерусалиме в престижном американском журнале описал следующим образом: по крайней мере, в том, что касается оккупированных палестинских территорий, Израиль является «этнократией», в конечном счете расовым государством. Колонизация земель, насильственно отчужденных у палестинцев, продолжается беспрепятственно. С теми, кто осмеливается протестовать, «обращаются жестоко, иногда сажают в тюрьму на длительный срок, иногда убивают во время демонстраций». Все это является частью «злонамеренной кампании, направленной на то, чтобы сделать жизнь палестинцев как можно более несчастной [...], в надежде, что они уедут». Происходит этническая чистка, хотя со временем она ослабевает. Мы сталкиваемся с этнократией настолько суровой, что она вызывает в памяти «темные прецеденты истории прошлого века» (Шульман, 2012). И все же, те, кто был «возмущен» высокой стоимостью жизни, но безразличен к жестокой «этнократии», навязанной палестинцам, были воспеты двумя выдающимися марксистскими авторами как поборники нового общества, «основанного на общественных отношениях» (Хардт, Негри 2012, стр. 66).