— А что за парень по кладбищу бродит? — перебила Аня рассказчика, внезапно вздрогнув от всплывшей перед глазами изящной стати волоокого юноши и тонкого, словно выточенного божественным резцом, его лица.
— Какой парень? — растерялся Георгий Васильевич. — Не примечал я охотников гулять по старому кладбищу… Оно уж, почитай, лет сто как заброшено. Разве только мой оболтус там шляется иногда. — Он смешался и почесал в затылке.
Анна пожалела, что затронула щекотливую тему. Рассказчик, как видно, не готов был распространяться об этом.
— Продолжайте, пожалуйста, — попросила она, разговор следовало вернуть в прежнее русло. — Ребенок, выходит, остался жив?
— Мальчонку Алексей Николаевич обожал. Кормилица как сыр в масле каталась. Наследник рос баловнем, да только недолго. Как раз подоспела революция, барин никуда убегать не стал, здесь, в усадьбе, его и порешил ревтрибунал, хотя вся деревня за благодетеля своего стояла. Да время такое было, ни хрена не разберешь: кто прав, кто виноват…
— А с ребенком что сделали?
— Ничего, — пожал плечами рассказчик. — Молочная мамка растила его вместе со своими пятью сынами. Она и на их фамилию — Фроловы — мальчонку у комиссаров как своего записала. Барин-то наш был Голубятников. Васька Фролов рос наипервейшим головорезом в селе и безобразником. Девок перепортил без счету, пока не оженили его перед самой войной на молоденькой красуне Ганусе. А сам Васька на войне погиб геройски да так и не узнал, что родила ему Гануся сына, меня, значит. Василию Фролову за геройство памятник возле сельсовета поставили, а я сиротой рос, потому что в голодовку и Гануся преставилась.
— Так вы, значит, родной внук барина Алексея Николаевича?
— Он самый и есть перед тобой, — не без доли бахвальства подтвердил Георгий. — Только от этой родословной у меня одни неприятности.
— Что так?
— Ходят по селу байки про барское золото и многие ценности. Дескать, не мог барин мизинчика своего, Ваську, ни с чем оставить. Кормилица бедствовала до самой смерти и клялась, что ей ничего не перепало. Комиссары тоже из барской усадьбы ни с чем ушли, притом выжгли со злости дом дотла напоследок.
— Барин-то ваш не из бедных был?
— Какое из бедных! Деревня та, что внизу, за озером, на тыщу душ, маслобойни, завод, винные погреба аж до леса. Стада на триста голов на обоих берегах паслись… С конезавода племенных жеребцов на царский двор поставлял.
— Куда ж он все подевал, если комиссарам ничего не досталось?
— То-то и оно. Супружница моя всю нашу совместную жизнь меня пилит: ищи да ищи клад в усадьбе… А где его сыскать? Разве что ты поможешь! Иначе с чего бы тебя сюда занесло?
Охранник подмигнул с хитрецой и расхохотался так заразительно, что и Анюте сделалось весело. Вдвоем они прикончили «Розового принца» и отправились на поиски семейных сокровищ хранителя графских развалин.
Глава вторая
На месте сожженной усадьбы расстрелянного комиссарами коннозаводчика Голубятникова выстроили после водолечебницу и пользовали ее как женский санаторий до самой перестройки. Бесплодные дамы сюда приезжали и все, как одна, благополучно брюхатились. Очевидно, любовные флюиды загубленной француженки творили с женщинами чудеса. Только в новое время что разворовали, что само пришло в негодность, и Георгию Васильевичу достался объект охраны весьма своеобразный. Бывший гинекологический санаторий перепрофилировали в приют для бомжей, и теперь здесь обитало их пятеро. Больше местная мэрия содержать не могла. Времена нынче сложные…
Жора скороговоркой посвятил гостью в круг своих забот и попутно сообщил, что он, майор МВД, служил сельским ментом (эдакий Аниськин в натуре), недавно вышел в отставку и сочетает здесь должности воспитателя, садовника и охранника; что неподалеку стоит воинская часть и что охраняет она подземные склады с авиабомбами и стрелковым оружием. Ну, а если взять в соображение, что хутор аккурат вписывается в тридцатикилометровую зону по периметру Южной атомной, на которой случаются «заштатные ситуации», то никто из серьезных людей и полушки не даст за дивные красоты здешних мест. Последнее пролетело у разрумянившейся от вина милой дамы мимо ушей.