Федоров расслабленно подергивается всем телом. В последние дни у него хорошее настроение, он стал общительнее, разговорчивее и порой забывает о своих хворобах. Вот только по-прежнему любит поучать всех.
— Вы, товарищ рядовой, старайтесь держать равномерный шаг! Не длиннее и не короче. Для сохранения сил расчет нужен…
— Есть.
— А вы, командир отделения, следите. Учиться надо! Учиться, учиться и учиться… Кто сказал?.. — Федоров увлекся, неопределенно помахал рукой и неожиданно улыбнулся: — Не легко нам, но каждый шаг приближает…
К ночи роту направили ремонтировать разгрузочную площадку, и к саперам заглянул комиссар полка.
— Устали люди, — заикнулся было я.
— А если в бой? — спросил Михайлов.
Да, жаловаться не резон. Но ведь часто бывает: скажешь невпопад, а потом спохватишься. Я удрученно подумал о своем невольном промахе, но комиссар уже чему-то смеялся и что-то рассказывал мне. Слов его я не слышал, но понял так: моя жалоба забыта. Однако, уходя, Михайлов все-таки сказал:
— Так оно и будет. С марша — в бой, из боя — на марш.
На месте выяснилось, что работа предстояла несложная. Взводы тут же, возле линии, стали табором и городили из брезентов укрытие. По полвзвода остались отдыхать, остальные пошли с инструментом к полотну.
— На руках вынесем, ежели… Санки — не танки, — подбадривал Ступин.
Стали ладить из шпал клетки — на всякий случай: вдруг колесная техника окажется в эшелоне, не одни сани.
Ночь стояла черная, но глаза привыкли к темноте. Накатанные рельсы блестели. Тихо и согласно пели натянутые по-над землей семафорные провода. Хрустел под ногами гравий.
Позади установленного навеса, под деревом, раскинули походную кузницу.
— Ковалю подмогнуть надо, — слышу в темноте голос Оноприенко.
Ротный кузнец, неразговорчивый красноармеец в тесной, ползущей по швам фуфайке, ворочал колоду с наковальней. Повозочный Буянов закрепил над горном лист фанеры — маскировка; снял с повозки и принес мешок с углем, который достал старшина где-то в деревне.
— Угля привез, — доложил Васильев как-то ночью, после трудного дневного перехода. — Кто ищет…
— Зря лошадей гоняешь, — ответил я. — Да и повозочному отдых нужен.
— Пригодится, — не сдавался старшина. — Скоб и прочих поковок мало. И где их искать на ходу?..
Теперь-то я оценил хозяйственность и предусмотрительность Васильева, а тогда в одно ухо впустил, в другое выпустил…
— Деревня будто и большая, а людей нет, — рассказывал он. — Ни трезвых, ни пьяных. Одна детвора трется у заборов… Спрашиваю, где мастерские эмтээсовские? Прохожая старуха кивнула на законченное строение, я — туда. Дед какой-то в спецовке скучает, ключами звякает. «Кузня, — спрашиваю, — работает?» — «Аль подковы нужны?» — «Уголь. И подковы, ежели лишние…» — «Кузнец наш сам где-то подковами цокает… Под навесом уголь. Нюр, покажь!» Из кособокого прируба вышла деваха с черными, по-мужски широкими ладонями, в прожженной телогрейке и стеганых брюках. Из прогоревших мест торчат клочки ваты. Старик сказал: «Кузнечит молодка, жена ушедшего на фронт…»
На путях загромыхал товарняк. Тяжело груженные вагоны наплывали черными тенями, отсчитывали ночное время: «так-так… так-так… так-так…» Не наш, не остановился.
У горна, уже раздутого, — неторопливый разговор:
— Ай нужна закалка? — голос Буянова.
— Нужна. Железу.
— Известно, железу… Люди, они тянут… И люди, и лошади.
Кузнец бросил в ведро откованный штырь, в воде пшикнуло.
— Пока молотком машу — и в руках, и всюду упругость… Ну к старости, понятно… слабость.
— Именно!
— Как мужика не закаляй, а уж ничего, брат, не поможет… Хоть в холодную воду, хоть в горячую…
— Тебе-е до старости!
— Я — что? Я дождусь конца. Ну, полгода, еще, ну — год.
— Кто знает… — Буянов тихо вздохнул, зацепил ногой ведро.
И опять тихо. У линии саперы ровняют площадку под клетку — для эстакады.
— Ступин, еще на штык! — потребовал Васильев.
Ступину лет под сорок, но он подвижен и сноровист, из тех, чьи руки все могут. Не глядя ни на кого, он поплевал на ладони и руками вогнал лопату в землю по самый черенок.
— На Днепрогэсе закалялись… Слыхал?
— Слышал.
— Покидали земельку. Вот он, механизм. — Ступин оторвался от лопаты и приподнял сильные, как рычаги, руки.
Кругом засмеялись. Кто-то из молодежи посоветовал:
— Не хвались, батька! Нынче — техника.
— На технику надейся, а сам не плошай!