- Какая драма, – раздался во всем этом шуме и крике совершенно спокойный голос, – последний день Помпеи даже рядом не стоял. Серьезно!
Валентин медленно повернул голову и застыл, чувствуя, как по хребту ползет необъяснимый ужас. И, судя по всхлипу и бледному лицу старика, тот тоже оценил нечеловеческие голубые глаза и убийственный оскал существа, сидящего на столе. Положив ногу на ногу и покачивая кованым ботфортом.
- Что, не ждали? – насмешливо протянуло существо, – а мы приперлись. Сюрприиииииз!
- Кто ты? – прохрипел Понтифик.
Проклятый Небесный за секунду сорвался с места и, оказавшись прямо перед отшатнувшимся стариком, прошипел в лицо.
- Твой самый худший кошмар, детка!
Глава католической церкви попытался сползти в обморок, но ему этого не дали сделать и, подняв за шкирку, отшвырнули в другой конец зала. Валентин, не веря собственным глазам, смотрел на Алана Салливана и лихорадочно соображал. Значит, Мечники проиграли. Салливан обуздал «Искру». Но если он был здесь, то и Валгири тоже. И пока вампир еще больше задергался в своих оковах, Дагура загнал в угол Понтифика и начал воспитательную работу. И, судя по всему, внушал он со всей страстью. Поминутно ловя норовившего упасть в оборок ярого адепта веры. Адепт вскоре начал собирать своей гнусной мордой все углы, косяки и поверхности разом. Захлебываться собственной кровью и кричать от боли под железными когтями.
- Смотри, смотри на этот очаровательный мир, – насмешливо шептал он на ухо всхлипывающего от боли и страха старика, – ты так хотел спасти его, хотел изменить. И мне так нравится твоя идея. Посмотри, как хороша она оказалась. Тебе нравится? Я переделаю весь мир в это.
- Тебя остановят! Бог не позволит тебе поработить свет, Дьявол! – просипел понтифик, пытаясь зажмуриться и не смотреть на гибнущую Вену.
- Хочешь, открою маленький секрет? – усмехнулся Дагура, – твоего розовощекого Боженьки – нет. Как и его небесного хора мальчиков-зайчиков в юбчонках. Есть только я...
Старик кричит громко, страшно. Он захлебываться рыданиями и скулит. Он воет, словно безумный, и пытается вывернуться из чужой хватки. Только уйти из стальных рук невозможно. Кожистые крылья трепещут, распахнувшись, и, нависнув над испуганным смертным, словно опутывают тьмой. Он парит над полом и безмятежно смотрит в глаза задыхающегося старика. Судороги пробегают по всему его телу, и кожа чернеет на глазах. Она осыхает, превращаясь в труху, и осыпается вместе с мясом. Тонкие веточки рук пытаются оттолкнуть скалящегося Дагуру, но все это бесполезно. Крепкое тело худеет на глазах, хрупкие кости ломаются под рукой. Опавшие глаза, вместо которых вскоре зияют черные провалы пустых глазниц. От седых густых волос остается только гладкий череп, а скрюченные пальцы все еще продолжают цепляться за металлические застежки. Только в рассыпающемся теле нет больше жизни. Теперь уже кричит душа. Пойманная в ловушку бездонных мертвых глаз. На дне их плещется та самая Бездна. Она утягивает в свои глубины и сжигает там дотла. Она медленно уничтожает и скалит черную пасть. Душа уходит в нее и серым пеплом оседает на самом дне. Ей не будет никогда больше прощения и не будет возврата.
На пол падает куча тряпья в белой пыли и рассыпающаяся груда костей. Он слизывает с губ вкус чужой смерти и прикрывает на мгновение глаза. Силы так много, что он может взлететь за небесную синь. Только там ему нет больше места. Вокруг кипит бой, кричат люди, запах крови щекочет обоняние, и блаженной музыкой в его ушах звучат чужие рыдание.
Цепи звенят, и вампир рвется к своей паре. Дагура смотрит на него и знает все его мысли. Валентин отчаянно мечется, и с каждой минутой все сильней чувствует, как Смерть уводит у него Питера. Он готов валяться в ногах этого существа, готов отдать свою душу. Все, что угодно, и даже больше.
- Пожалуйста... Пожалуйста, помоги, – с отчаянием кричит он.
Дагура склоняет голову к плечу и, все так же паря над полом, с интересом рассматривает его. На его губах презрительная усмешка, а глаза еще более темны.
- Пожалуйста? Я не ослышался, и ты сказал «Пожалуйста»? – издевательски тянет он, – а с чего это мне спасать твою шлюху?
- Он не виноват. Он ничего не знал! Возьми меня вместо него.
- Какая немыслимая щедрость, – хмыкает проклятый и, резко нависнув над вздрогнувшим Валентином, грубо хватает железными когтями за подбородок, – почему же с НИМ ты не был так щедр и милосерден?
- Что? – широко распахнув глаза, еле прошептал Владыка.
- Я помню вкус пепла на губах и запах его слез, – приблизившись настолько, что между их лицами остались лишь жалкие миллиметры, зло процедил Дагура, – они преследуют меня каждую ночь. Ты сжег его дом и утопил в крови все, что было дорого. Ты забыл? А я вот нет! Я помню крик его Луны и его вой, когда ты убивал его душу. Его голос звенит в моей голове каждый раз, когда я закрываю глаза. Я помню все это... Запомнишь и ты. Как ты там сказал? Обещаю, это зрелище ты не забудешь никогда.
- Вал...
Еле слышный шепот ударил по нервам не хуже ядерного заряда. Валентин встрепенулся и бросил быстрый взгляд в сторону дрожащего Питера. Он тянул к нему руки и пытался отыскать невидящими глазами. Тонкий, нежный, самый прекрасный и единственный. Валентин тянулся из своих цепей. Он протягивал живую руку, пытаясь коснуться хотя бы пальцев, только не хватило сил. Он обреченно смотрел на своего мальчика и понимал, что жить без него не сможет. Он не сможет быть без него. Без своей души.
- Вал... я...люб...лю т-тебя...
- Знаю...
Валентин не видел ничего, кроме родного лица. Он чувствовал соленые капли на щеках, и кровь стыла в жилах. Его сердце тоже гасло. Оно должно было угаснуть. Только так, только вслед за ним...
- Сегодня просто день дежавю, – раздался за спиной сухой голос Дагуры, – не правда ли, любовь моя?
И только сейчас Валентин поднял взгляд, чтобы увидеть бледное лицо Кайрена Валгири, оцепеневше смотрящего на них. Он был весь в крови. Она была на его губах и текла по рукам. Вся черная одежда была в пыли, а волосы взъерошены. Он буквально висел на ручках дверей и смотрел в его глаза.
Это был конец... Только Валентину было уже все равно. Его пара уже еле дышала. Он улыбнулся, опустив глаза на угасающего Питера, и тихо прошептал:
- Все будет хорошо. Я никогда не покину тебя, не бойся. Только подожди, не уходи без меня...
Кайрен вздрогнул так, словно получил пощечину. Он медленно поднял глаза на парящего Алана и огладил взглядом напряженное тело. Тот молчал и смотрел в ответ. Только руки, сжатые в кулаки, выдавали его и словно остекленевшие глаза. Прекрасное божество, которое было одним таким. С нежными губами, тихим голосом и запахом, сводящим с ума еще больше, чем прежде. А в глубине глаз безмерный покой и целые миры, сияющие только для одного него. Он смотрел на него, а в голове звучали проклятые слова.
- Я люблю тебя...
- Знаю...
Он все еще помнит этот голос и нежную улыбку. Он помнит последний миг до начала его персонального Ада, длящегося столетия. И помнит тот день, когда точно такие же глаза насмешливо посмотрели в ответ, а их хозяин по-хамски ворвался в жизнь. И голос перестал мучить ночами. Сны перестали тонуть в крови и рвать разум на части больным криком. Они ушли под ласковыми пальцами и нежными губами. Он знает, как жить, как дышать... Он помнит, каково это – любить...
Кайрен устало оторвался от дверей и, не отрывая глаз от жадно рассматривающего его Алана, двинулся вперед. Шаг за шагом, все ближе подбираясь и не чувствуя, как начал подкрадываться, словно на охоте. А солнечная жертва, затаив дыхание, следит за его движениями и сладко дрожит. Его удерживают лишь эти последние чертовы слова. Они давят на разум, снова и снова поднимая воспоминания. Именно они заставляют его остановиться и бросить усталый взгляд на Валентина.
Мерцающая письменами цепь легко рассыпалась в пыль под его рукой. Он посмотрел на затравленный, ничего не понимающий взгляд своего сломленного врага и тихо произнес: