— Я ездил, товарищ полковник, — сказал Борский.
— Он все знает, решительно все, — подтвердил Щербак, занятый подрумяненным куском свинины. — Но лучше знает дорогу из Тегерана в Тавриз. Это верно. К тому же он не рискнет...
Щербак слегка выпил и откровенно подзадоривал Борского.
— Воентехникам нынче плохо, — примирительно сказал Беляев. — Хуже, чем нам с вами, хоть вы и ссоритесь. Гораздо хуже.
Щербак поднялся. Он понял слова комбрига как приказание. Оружейников надо спасать, а он, увлекшийся праздником, и не подумал, какой опасности подвергаются те двое, пока не напомнил командир бригады. Черт возьми, не так ли погиб Собольков?
— Товарищ комбриг, разрешите мне...
— Я знаю дорогу, товарищ комбриг, — по-мальчишески упрямо повторил Борский.
— Что же... У тебя есть возможность доказать это, — сказал Беляев.
Командир полка не спускал глаз с командира бригады.
Заменив Мельника, майор Кочетков сразу, и, разумеется, не без помощи Щербака, раскусил Борского — этот позолоченный орешек. Ему не нравились «пижоны» в мундирах. Поэтому он счел возможным за праздничным столом вполголоса сказать Беляеву:
— Командование просит вашего разрешения, товарищ полковник, заменить Борского в штабе.
— Что так срочно? — улыбнулся Беляев, рассеянно прислушиваясь к песенке, которую пели на сцене.
Кочетков, ободренный улыбкой начальника, выпил водки и отломил корочку черного хлеба. Ему нравилось, что вот он с командиром бригады за праздничным столом, как военачальник с военачальником, решает важные деловые вопросы.
— Борский не соответствует, товарищ полковник. Вы сами видите.
— В общем, уже не сработались? — спросил Беляев, не глядя на собеседника, а по-прежнему прислушиваясь к песенке о бойце, который предлагает товарищу закурить по одной папироске, обещая вспомнить когда-нибудь пехоту, и родную роту, и его, который дал ему закурить.
— Так точно, не сработались, — обрадованно заверил Кочетков.
— А что, есть новые нарушения, факты?
— Никак нет, товарищ полковник. Пока все благополучно. Но мне отвечать за полк. А Борский уже одного комполка подвел. Так что в порядке профилактики...
Беляев резко отодвинул стакан.
— За такую профилактику на живых людях... знаешь, что тебе надо сделать? — Беляев не на шутку рассердился.
Кочетков от неожиданности встал. С побледневшего лица его сбежала улыбка. Он уже не рад был, что затеял этот рискованный разговор. На помощь Кочеткову поспешил Щербак.
— Прав Кочетков. Надо очищаться понемногу. Видите, танцует. Это, конечно, он умеет...
Борский танцевал с Верой. Широкоскулое, миловидное лицо ее слегка улыбалось, взор скользил по залу, ни на ком не задерживаясь и все возвращаясь к тому, чья рука лежала у нее на талии, и тогда монгольские глаза медсестры слегка расширялись. Беляев заметил на ее лице легкие коричневые пятна.
— Женаты они? — спросил Беляев.
— Собираются вроде. Не верю я ему, — ответил Щербак. — Не первая это «жена» у него.
— А я верю, — упрямо сказал Беляев, следя за Борским, уходившим в танце в дальний конец зала. — Потому и не карал, хотя кое-кто добивался санкции в уголовном порядке. За случай с ротой, тогда, летом... Только я с этими любителями сенсаций не сошелся. Гораздо важнее уметь отыскивать в людях хорошее, доброе — в том и гуманизм. Не все одинаковые, не все гладенькие да ровненькие, да и нет таковых в природе, полагаю. И я, Кочетков, в первые дни накалялся здесь. Нашелся, правда, человек, он-то остудил, этакий крепенький мужичок; усики сбрить — на сто процентов порядок. — Командир бригады помолчал, постукивая пальцами по столу.
Щербак молчал. Молчал и Кочетков.
— Верю, что избавится он в конце концов от всего наносного, фальшивого. А вы хотите... в порядке «профилактики»... Видите, вот он танцует и даже не подозревает, что мы сейчас дружно выпьем за его высочество...
Беляев улыбнулся каким-то своим мыслям и налил четыре стопки до краев.
— Борский, — позвал он, когда танец кончился.
Борский подошел и встал навытяжку перед комбригом.
Беляев подал ему стопку. Все встали.
— За вас, Борский. За честь и достоинство офицера. За следующее воинское звание.
Они выпили, и Беляев заметил, как дрогнула рука Борского, выдавая волнение.
Оркестр молчал, шум в зале стал стихать.
— Товарищи, внимание! — громко провозгласил Щербак.
Все взоры обратились к столу, за которым сидели старшие командиры.
— Вы слышите, товарищи, как бушует вьюга? — спросил Щербак. — Черные силы фашизма вот так же хотят сломить нашу волю к борьбе, хотят сделать нас рабами, без света, без тепла, без наших праздников и без веселья. Проклятый зверь терзает нашу Родину. Но, товарищи, великая зреет победа! Выпьем же за победу, она с нами, здесь!