— На фронте был, танки видел? — спрашивал между тем полковник у смуглого, красивого юноши с нерусскими чертами лица.
— На фронте не был. Танк не видел, товарищ полковник. Артист мы. Узбекский опера.
— А стрелять умеешь, артист? — полковник улыбался, с удовольствием разглядывая стройную фигуру узбека.
— Мало-мало.
— Мало не годится, надо много. Надо немца много стрелять.
— Петь умеем... — узбек отвечал полковнику открытой улыбкой. — Стрелял — не попал. Ничего, товарищ командир, фронт научит.
Полковник прошел дальше. Среди бойцов он чувствовал себя прочно. Знакомые запахи обжитой казармы — ремней, скипидара, пота, махорки — овеяли его на этой станции. Экипировка бойцов, подогнанность и свежесть обмундирования порадовали наметанный глаз. Это, конечно, были солдаты — это слово совсем не употреблялось нынче в армии, но он любил его. Однако незнакомого полковника встречали подчас настороженные, опасливые взгляды. Он присматривался и прислушивался к людям, стараясь постигнуть дух казармы, где комплектовали и обучали эту роту.
— Значит, не видели танков? — выспрашивал он. — Не отражали танковых атак? А противотанковое ружье видели? А в полный профиль окопы рыли? Огневую точку, дзот блокировали? Тактикой занимались?
Молодой боец, в небрежно накинутой на плечи, раскатанной шинели, выдвинулся вперед.
— Разрешите вопрос, товарищ полковник, — сказал он и лениво поднес руку к пилотке. — Мы, конечно, ничего этого не знаем. Ни танков, ни дзотов. Едем на фронт, и терять нам нечего, но справедливость...
— Чье отделение? — спросил полковник, осматриваясь. — Отделенный?
— Точно так. Я, товарищ полковник, — ввернул сержант, очутившийся подле. — Никакого сладу с ними. Бузят, нет спасения...
— Вынь руки из карманов, — приказал полковник бойцу.
— А вы кто такой?
— Я — командир бригады. Вынь руки...
— Не в этом дело, — боец в накинутой на плечи шинели уставился на полковника нагловатыми голубыми глазами. — Полковник тоже должен разбираться, что к чему. Вот, например, мы — аэродромная служба, летчики, можно сказать. Так почему же нас загнали в пехоту, когда мы имеем летную специальность...
— Руки! — крикнул полковник так, что окружающие вздрогнули.
Боец не спеша выпростал руки.
— Вижу, что за летчики, — произнес полковник, с трудом сдерживая закипавший гнев. — Как же ты вот такой собрался на фронт, а? Похоронки матерям готовите! За разгильдяйство, наверно, и списали в пехоту.
— Так точно, товарищ полковник, — поспешил объяснить все тот же сержант.
— Вы кто — командир отделения?
— Так точно, — неистово гаркнул сержант, словно обрадованный тем, что командир бригады обратил на него внимание. — Командир отделения сержант Воскобойник!
Полковник пожал плечами.
В это время перед ним вырос немолодой старший лейтенант с рыжеватыми, прокуренными усиками.
— Командир роты старший лейтенант Аренский, — деревянным голосом произнес он, козыряя. — С кем имею честь?
— Полковник Беляев, командир бригады. — Беляев полез в планшет и вытащил документ.
— Верю, товарищ полковник, — опять козырнул Аренский. — Слушаюсь.
— Как же вы с ними воевать собрались, старший лейтенант? — спросил Беляев. — На фронте в вас верят, надеются — вот, мол, на Урале армию отрабатывают. А вы... Люди-то не готовы. Как же так?
— Товарищ полковник, разрешите доложить...
— Нечего докладывать. Стройте роту — и домой.
— Товарищ полковник, разрешите доложить, что приказ округа...
— Отставить!