— Вы не дали мне знать, что придете именно сегодня, — сказала Сара.
— Извините. Я думала, что вы поняли. С юридической точки зрения ваш патронат окончен, и если усыновление не завершено, очередь переходит к следующей паре. А это значит…
— Что это значит?
— Я как раз собиралась сказать, что это значит. Это значит, что Мэри передадут в регулярную патронатную семью из числа используемых нами. На время, конечно.
— Почему мы не можем быть этой патронатной семьей? — Лицо Сары исказилось горем.
— Потому что вы ею не являетесь. Наше агентство пользуется услугами определенных патронатных семей. Вы скрыли от нас информацию, мы это уже обсуждали, и я не хочу больше вдаваться в эту тему.
— Но мы же были ее патронатными родителями все это время. Насколько я понимаю, на данный момент мы все еще ее патронатная семья.
— Это техническая деталь. Я уже объясняла, что ее передали вам на патронат, пока шло усыновление. Поскольку вы не можете его завершить, мы обязаны по-иному распорядиться ее дальнейшей судьбой.
— Вы отберете ее сию минуту, потому что это техническая деталь?
— Боюсь, что таков закон, в каком-то смысле.
— Я думаю, мне нужно все это обсудить с мужем.
— У вас было достаточно времени.
— Ну да, но нам нужно больше. Переходный период. Как минимум. Просто чтобы привыкнуть к перемене. Свыкнуться с этим решением.
— Закон не обеспечивает подобной зоны комфорта. Мне очень жаль. Я вам сочувствую.
С этими словами Роберта медленно открыла внешнюю сетчатую дверь и, изогнувшись телом, перенесла его через порог.
— Привет, Мэри! Хочешь покататься на машине? — она склонилась, заглядывая Мэри-Эмме в глаза, и широко расплылась в фальшиво-радостной улыбке.
— Что вы делаете? — Сара подалась назад, в глубь дома.
Роберта потянулась руками к Мэри-Эмме. Сейчас начнется скандал. Сара отодвинула ребенка.
— Не трогайте ее! — крикнула Сара, и Мэри-Эмма заскулила.
— Вы можете это сделать менее травмирующим для ребенка… Или более травмирующим. — Роберта все протискивалась внутрь, заполняя собой дверной проем. Она уже совсем отодвинула внешнюю дверь и придерживала ее бедром. Она снова потянулась к девочке, ввинчивая пальцы между ее телом и телом Сары.
Сара резко отдернула девочку.
— Не устраивайте перетягивание каната, — сердито сказала Роберта.
Лицо Сары превратилась в застывшую маску.
— У вас есть детское креслице в машине? — тихо спросила она. Ее постигало поражение. Наверно, на свете живет пестроперая птица или остроперая рыба, которая так поступает — отдает своих малюток, беспомощно трепыхаясь, и все это время притворяется камнем, чтобы ее не съели.
— Да, конечно, — ответила Роберта. Бюрократия регулирует самые интимные моменты, чтобы человечность не встревала и не мешала процессу. Кто угодно может пожать плечами и сослаться в свое оправдание на маленькие законы жизни.
— Ну хорошо. Что ж, я провожу ее до машины. Я не позволю вам просто так выхватить ее в дверях.
Сара довела девочку до машины и усадила в креслице на заднем сиденье.
— Погодите минуту, у меня остались ее вещи, — пепельно-бледная, она рванулась назад, в дом, и схватила мусорный мешок с лестничной площадки. Самый первый мусорный мешок, белый, сменился новым, черным, побольше, в котором лежало первоначальное приданое Мэри-Эммы и кое-какие новые вещи: одежда, плюшевый мишка, деревянный поезд, серебряная чашка и компакт-диск Дайаны Росс — я сунула его туда, прежде чем затянуть мешок желтой пластмассовой завязочкой. Еще я добавила Стива — плотно завязала в полиэтиленовый пакет с водой, положила в контейнер из-под ресторанной еды, закрыла и пристроила сверху. Кажется, незавидная участь — странствовать по свету, уложив все свои пожитки в мусорные мешки. Возможно, я надеялась спасти Мэри-Эмму именно от этой песни — «В этих мешках вся моя жизнь, дорогая» — или хотя бы именно от этого куплета, но у меня не хватило сил отмахнуться от чего-то столь значимого, как музыка, не говоря уже о неоспоримых фактах. Я пыталась быть Эмбер — непокорной, бунтующей — но, подобно Саре, оказалась пассивной, проницаемой, раздавленной, как Бонни, и только смотрела, как у меня забирают ребенка.
— Вот, — Сара сунула мешок Роберте. В другой руке она держала детскую чашечку-поильник. Она подала ее через окно Мэри-Эмме.
— Мама? — Мэри-Эмма заметно испугалась.
— Я не могу с тобой поехать, — и Сара только послала девочке воздушный поцелуй. — Но все будет хорошо. Я обещаю.