— Мы его уже тыщу раз сфотографировали, — задумчиво произнес отец.
— Ты не ответила на мой имейл, — сказал брат.
— Какой?
— Самый последний из тех, что я послал.
— Ты же написал, чтобы я его игнорировала.
— Не тот, следующий!
Я медленно вспоминала, что отложила его в архив — прочитать потом.
— Твой адрес все еще «лицо контрабаса» на isp.com? Я всегда думала, что у меня очень крутой и классный имейл-адрес, пока не услышала, как он звучит.
— Ну да. О боже, прости меня. Не знаю, как это получилось. — Надо переменить тему. — Ты сам-то как?
— Отлично.
— Правда? Что-то не верится.
— …От других.
— Ха, это уж точно, — сказал отец.
— Ты это на ходу сочинил? — спросила я брата.
— Нет, — он улыбнулся и полез в грузовик. — Я много недель над этим работал.
— Недель?
— Ну, может, не недель. На самом деле месяцев.
Он очень старался, чтобы его слова звучали жизнерадостно, а выходило неестественное веселье.
— Ты этот свой «Судзуки» в Трое оставила? — Когда машина тронулась, отцу наконец удалось вставить словечко.
— Да.
— Жалко! — сказал брат. С темой пропавшего имейла было связано слишком много раскаяния и запоздалых сожалений, поэтому говорить о нем было неприятно. В отличие от моего мопеда. — Я хотел посмотреть, как ты будешь разъезжать на нем во время церемонии. Ты бы произвела фурор!
— Только этого мне не хватало, — я уставилась в окно. Оросители ирригационной системы разбрелись по полям, как скелеты стада бронтозавров.
Дома мне пришлось помочь матери одеться — в комнате, которую она именовала складом. Там лежали коробки вещей, которые она заказала по почте, но еще не успела померить, чтобы решить, оставить их или отослать обратно. Выбрав время, она открывала и просматривала коробки одну за другой, но до тех пор они ждали на складе, который по сути был чем-то вроде почтовой комнаты.
— Гейл! — позвал папа.
— Мы на складе! — откликнулась мать. Я помогла ей примерить костюм, который, по моему мнению подходил для выпускной церемонии, и сама сорвала с него ярлыки.
— Остальное отошли обратно. Постой, а это что? «Это» оказалось потрясающей красоты черной шляпой с пером, перевязанной свисающим сбоку шелковым шарфом.
— Она не подходит для выпускной церемонии.
— Да, не подходит. Разве что для самого выпускника. Тогда, поднимаясь на сцену за дипломом, можно залихватски крутить шарфом, а через перо свистнуть.
— Но для чего-то она точно подходит, — сказала мать, держа шляпу в руках и глядя на нее с явно чрезмерной нежностью. — Только я еще не знаю для чего.
— Может быть, для вечеринки сороковых годов.
— Знаешь, здесь такие каждый день устраивают. Но все равно на них нельзя ходить в этой шляпе.
— Где ты ее взяла?
— На каком-то сайте заказала. Что написано на коробке? Я примерила шляпу.
— Тебе очень идет, — сказала мать. — Если хочешь, я тебе ее подарю.
— А что, и подари! — я засмеялась. — Я буду в ней на лекции ходить!
Я положила шляпу обратно в коробку, откуда пахло кедровыми шариками и нафталином.
Выпускная церемония проходила в спортзале, поскольку прогнозы обещали дождь. Посреди церемонии завыла сирена предупреждения о торнадо, но все оста лись на месте. Лично мне показалось, что этот звуковой эффект весьма подходит к случаю. Все девочки были не только в мантиях, но и на высоких каблуках и очень бо язливо ковыляли по сцене — кроме одной, которая шла быстро, но поскользнулась и чуть не грохнулась. Я ни кого из них не знала. У них у всех на груди были приколоты большие белые пионы, похожие на головы ангор ских кошек. Стоило кому-нибудь отпустить понятную только в этой школе шутку, даже совсем несмешную, и мальчишки победно вздымали кулаки. Когда Роберт поднялся на сцену получать диплом, директор добродушно притворился, что не отдает, но Роберт только улыбнулся, и директор тоже заулыбался, похлопал его по спине, сунул ему диплом и отправил восвояси. Я видела, что Роберта любят. Его все любили. Его дружки кричали из толпы: «Дави-На-Газ!», «Дави-На-Газ, где твой противогаз?», и только тут до меня в полной мере дошло, что он в самом деле уходит в армию, со всеми вытекающими последствиями. Почему я до сих пор об этом не задумывалась? Ответить было легко. Но все равно. Меня это не извиняло.
Когда сирена смолкла, мы вышли на улицу, в солнечный свет. Было время белых цветов: на школьном дворе цвели стефанотисы и маргаритки, под стать белым пионам девочек. В небе осталась только одна темная дождевая туча, похожая на злобного джинна, и та улепетывала под свежим ветерком.