Я пошла в другой конец гостиной, чтобы сбросить вещи на диван, и доски пола, парадоксально истертые и едва живые, громко заскрипели под ногами. Сейчас они скрипели еще громче обычного, поскольку вся влажность из дома улетучилась. Несмотря на деловитое жалобное потрескивание труб и пола, в комнатах стояло зимнее одиночество. В камине, холодном и сто лет не топленном — суровая мера пожарной безопасности, но какой может быть уют без риска погибнуть в огне?! Рискнуть ли нам? Да, умоляла я когда-то, да!!! — мы устроили полку для хранения компакт-дисков. В углу скучали бас-гитара и усилитель, но я оставила их без внимания. У меня была прозрачная люцитовая бас-гитара, как у Джека Брюса из группы Cream, и я умудрилась выучить песни, которые обычно на басу не играют: несколько вещей Modest Mouse, несколько Violent Femmes и Слейтер-Кинни («Разве это не больница в Нью-Йорке, где лечат рак?» — спросил однажды мой брат), а также старые вещи, Джими Хендрикса («Milestones», «Barbara Ann», «Barbara Allen», «Му Favorite Things» и «Happy Birthday» — я играла их совсем как Джими Хендрикс, только на басу!). Однажды, еще в Деллакроссе, я согласилась дать настоящий концерт. Я вышла в килте и сыграла «Синие колокольчики Шотландии». Килт в сочетании с прозрачной электрогитарой! Но у меня она звучала удивительно похоже на волынку, а поскольку концерт проходил в рамках окружной ярмарки, мне выдали зеленую ленту с надписью «Душевная девица». Я решила, что у всех участников этой дурацкой ярмарки, не исключая меня, вместо головы жопа, и никогда больше там не выступала.
Телефон в коридоре мигал лампочкой автоответчика. Я нажала кнопку воспроизведения, выкрутила громкость на максимум, пошла к себе в спальню и плюхнулась на кровать в полумраке исландского зимнего дня, оставив дверь открытой, чтобы слушать женщин, поочередно сообщающих о своих нуждах и желаниях.
Первой оказалась сестра Мерф. «Привет, это Линн. Я знаю, тебя нет, но позвони мне потом, как придешь». Второй — моя мать. «Алло, Тесси? Это твоя мама». После чего она с грохотом повесила трубку. Она уронила телефон, или это очередной образчик ее неповторимого личного стиля? Следующее сообщение оставила моя куратор, она же проректор по делам студентов-женщин. «Алло, это проректор Андерсон, мне нужно поговорить с Тесси Джейн Келтьин». Я все время забывала, что в нашем приветствии на автоответчике не указано, чей это телефон. Мерф просто провизжала в трубку (тогда нам казалось, что это безумно смешно): «Оставьте сообщение после сигнала, если уж так приспичило! Нас нет дома от слова “совсем”!»
Андерсон говорила деликатно, но непоколебимо, — я убила множество часов своей молодой жизни, пытаясь перенять это умение, хотя лучше бы я их потратила на изучение фарси. «Тесси, не могла бы ты оставить копии своих заполненных бланков регистрации на весенний семестр в моем почтовом ящике в Эллис-холле? Большое спасибо. Согласно процедуре, я обязана на них расписаться, но, как мне кажется, я этого не сделала, хотя не очень понимаю почему. Желаю хорошо провести каникулы». Последнее сообщение начиналось с длинной неуверенной паузы. «Да, алло, это Сара Бринк, сообщение для Тесси Келтьин», — и снова длинная неуверенная пауза. Я села на кровати, чтобы не пропустить, если там окажется что-нибудь еще. «Пусть она перезвонит мне в любое время сегодня вечером. Большое спасибо. 357-76-49».
Первым делом я перезвонила матери. У нее не было совсем никакого автоответчика, так что я дождалась десятого гудка и повесила трубку. Потом перемотала пленку автоответчика и снова прослушала сообщение Сары Бринк. Чего я боялась? Я сама не знала. Но решила дождаться утра и только тогда позвонить ей. Я переоделась в ночную рубашку, сделала поджаренный сэндвич из хлеба с сыром и заварила мятного чаю, унесла все это к себе в спальню и съела в кровати. В окружении крошек, жирных пятен, газет и книги я наконец заснула.
Проснулась в мареве белого света. Я не закрыла жалюзи, а ночью выпал снег; лучи утреннего солнца, отражаясь от сугробов на подоконнике и на низкой соседней крыше, заливали комнату огнем. Я старалась не думать о своей жизни. У меня не было никаких хороню продуманных долговременных планов. Плохо продуманных, впрочем, тоже не было. Никаких не было, и от этой потерянности по контрасту с четко сформулированными амбициями моих подруг (брак, дети, диплом юриста) мне иногда становилось стыдно. Но порой я мысленно дискутировала сама с собой, отстаивая такую жизнь, ее моральное и интеллектуальное превосходство. Я живу, открытая новому, ко всему готовая, свободная — но от этого не менее одинокая. Я встала, прошлепала босиком по холодному полу и сделала себе кофе в коричневой пластмассовой кофеварке «Мелита» с бумажным полотенцем вместо фильтра, подставив единственную керамическую кружку. На кружке было написано: «Усадьба “Лосиные Тропы”». Мерф однажды ездила туда на выходные со своим новым бойфрендом.