День кончался и начинался снова, как скучный ремейк. Отопление включалось и выключалось.
Я не пыталась увидеться со своими немногочисленными друзьями из числа бывших одноклассников. В моем воображении они рисовались скучными, отупевшими незнакомцами. Осенью я написала записку одной из них, Кристал Банберри, которую мы безо всякой видимой причины прозвали Кристал Беррибан. Ее отец всю жизнь работал на фабрике туалетной бумаги, и когда вышел на пенсию, получил не только право на бесплатную туалетную бумагу до конца жизни, но и диагноз: рак прямой кишки. А потом и колостому. «Демонтаж канализации», как выразилась сама Кристал. Она написала мне, предлагая бесплатную туалетную бумагу, потому что отцу, конечно, бумага была уже не нужна, и семья ее раздавала. И я в ответ послала письмо с соболезнованиями, хотя отец Кристал на самом деле не умер. Годом раньше я побывала на свадьбе одной из своих подруг, Марианны Стерч. Она сама была в платье без бретелек, расшитом блестками, а подружки невесты — в ярких цветастых нарядах, которые подошли бы молочнице из порнофильма: с огромным вырезом и шнуровкой на талии. Что-то вроде обувных шнурков. «Такое могла бы сделать Скарлетт О’Хара из занавески для душа, если бы хотела охмурить водопроводчика», — сказала моя мать, оценив крикливое уродство этих одеяний даже сквозь пелену слепоты. Туфли у нас были из белой лакированной кожи, которую Марианна звала клокированной (я так и не поняла, нарочно или нет). Не только платья, но и вся свадьба, которая проводилась в гостинице «Рамада» в арендованном зале, была ужасно пошлой, так что вчуже становилось неловко. Пробыв там полчаса, я поняла, что никогда в жизни не захочу замуж. Невеста держала в руках подобие жгута из розовых и золотых гладиолусов. На самом деле это были всего три скипетроподобных стебля с желтыми и персиковыми цветами. Они напомнили мне о матери, и у меня все поплыло перед глазами. После этого я уже не находила в себе сил позвонить Марианне — она и ее муж Брэндон Брезна уехали на медовый месяц в Орландо и Канкун. Круиз «все включено», пять дней, четыре ночи, распланированный так, что вздохнуть некогда, — и наши с Марианной пути больше не пересекались, особенно если учесть, что я безвылазно сидела дома, как отшельница.
Все здешние жители казались мне чужими, а то и прямо инопланетянами. Задолго до моего рождения город Деллакросс носил нелепое название Малый Распростертый Орел в честь местного индейского вождя, на которого агенты правительства охотились, как на зверя. Его именем назвали сначала поле для гольфа, потом мотель, а потом и городок. На всем с самого начала лежало какое-то нелепое несерьезное проклятие. Когда отцы города переименовали его в Деллакросс, они решили заодно создать ему новый имидж, чтобы приманить туристов: создать репутацию места, где приземляются пришельцы. Слухи о приземлении летающих тарелок в окрестных полях, о сверкающих металлических штуках в ночном небе и даже об одном-двух похищениях толстых местных домохозяек (или, временами, проезжего водителя-дальнобойщика) помогли создать видимость тайны. Деллакросс сам себя назначил центром посещений Земли инопланетянами. («Господи, очередное хищение», — привычно говорила мать, читая «Дел-лакросский курьер». Однажды она не выдержала и воскликнула, обращаясь к отцу: «Почему бы не назвать этот город как есть: Жопа Мира, США?» — «Гейл, — упрекнул ее отец. — Возьми себя в руки!») Фонари на главной улице были обвешаны маленькими бумажными головами инопланетян, а в кафе подавали «Венерианское ванильное» мороженое, посыпанное крошкой из батончиков «Марс». Поначалу организаторы надеялись, что люди со всей страны будут приезжать и оставаться в городе подолгу в надежде увидеть пришельцев и летающие тарелки в придорожных парках и загородных полях. Расцвет торговли и громкая известность города продолжались меньше года, а потом пропали, как те самые пришельцы и их космические корабли. Горожане шутили, что городской совет упаковал всё в ракету и отправил обратно на планету, с которой она прибыла, и лишь кое-кого из пришельцев забыли и оставили.