А как же Эмбер?
Эмбер, похоже, в пьесе больше не участвовала, поскольку нарушила условия своего условно-досрочного освобождения, и еще ей не приглянулся никто из потенциальных усыновителей. Она подумывала оставить ребенка себе.
— А мне Эмбер вроде как понравилась, — сказала я. Это была ошибка.
Лицо Сары застыло, как отполированный камень:
— Эмбер была наркоманка. Она сидела на кокаине и метамфетаминах. На том и на другом сразу.
Эмбер уже относилась к прошедшему времени. Мы покрывали ее неодушевленное лицо белой простыней слова «была». Из-под простыни торчали только босые ступни, на одной — яркий браслет для надзора, и, может быть, одинокий палец шевелится, как бы машет на прощание. Мне Эмбер вроде как нравилась. Когда-то.
Новую биологическую мать, живущую в Грин-Бэе, звали Бонни. Ей, как выяснилось, под тридцать. Взрослая! Ребенку существенно больше года, может быть два, и он уже кукует в патронатной семье, на передержке.
— Когда мы с ними познакомимся, то узнаем почему, хотя я уже догадываюсь.
Я молчала. Самолет заходил на посадку, и у меня закладывало уши. Голос Сары доносился словно из-под воды.
— Девочка чернокожая. Частично. И никому не нужна. Люди скорее поедут в Китай! Аж в самый Китай готовы ехать скорее, чем взять ребенка из своего родного штата.
Когда я была ребенком, единственные известные мне чернокожие дети обитали именно в Грин-Бэе.
Я видела их, когда мы ездили туда за покупками: дети профессиональных футболистов, которые жили в огромных пригородных домах и, судя по рассказам взрослых, переезжали каждые три года, когда отец получал травму или его продавали в другую команду. «Я своих детей прямо предупреждаю: не стоит и водиться с этими, они все равно уедут», — откровенно говорили продавщицы в магазинах. Вот так передается расизм среди людей, которые клянутся, что не имеют ровно никаких расовых предрассудков.
— Я уверена: именно это не в порядке с ребенком. Цвет кожи, — сказала Сара.
Интересно, подумала я, не играет ли биологический отец ребенка за команду «Грин-Бэй Пэкерс». Вот это было бы круто. Со мной в общежитии жила девочка по имени Полли. Поскольку отец у нее был черный, а мама белая, мы называли ее Поллиткорректность. Она каждый раз смеялась.
Самолет грохнулся на посадочную полосу, и я с силой сглотнула, чтобы прочистить заложенные уши и успокоить желудок. Я нашла в рюкзаке жевательную резинку. Я почти не завтракала, к тому же меня подташнивает, а значит, наверняка у меня плохо пахнет изо рта.
Мы вышли в здание аэропорта и стали искать Эдварда, но его не было. Сара спросила про рейс из Чикаго.
Оказалось, что он прилетел пятнадцать минут назад и все пассажиры уже вышли.
— Может, он возле багажного конвейера, — сказала Сара, и я поплелась за ней. Мы обошли кругом весь багажный конвейер, потом забрели к стойке «Херц», и Сара заполнила бумаги на прокат машины. После этого мы стали ждать у мужского туалета. Но Эдвард не шел. Я подумала, что на мужском туалете тоже должна быть большая желтая вывеска: «Хер-с».
Сара привалилась к стене под табличкой, на которой не было написано «Хер-с» — табличкой мужского туалета. Сарины глаза подернулись туманом. Она их закрыла, открыла снова, потрясла головой и вздохнула.
— Вот как раз на этот случай Господь изобрел позу эмбриона, — сказала она.
Я уже начинала ею восхищаться. Во всяком случае, уже не так ее боялась.
Она снова взвалила сумку на плечо и поплотнее запахнула дубленку:
— Ладно, пойдем.
В руках она держала ключ от машины и дорожную карту. Она вся сникла, но я видела, как она приводит лицо в порядок, возвращая на место одну черту за другой: так поднимают и возвращают по местам легкую мебель на веранде, раскиданную ветром. Я задумалась о том, что из себя представляет Сарин брак. Она часто вынуждена импровизировать, это уж точно. В наше время женщин призывают не довольствоваться второсортными вариантами, твердят, что они заслуживают лучшего. Но вот вариантов-то сейчас как раз и не много. В этом отношении женщины чем-то похожи на бедняков. Все, что им твердят, не имеет абсолютно никакого смысла, учитывая скудость наличных ресурсов.
Мы нашли свой прокатный автомобиль, «форд-эскорт» цвета глины, в дальнем конце стоянки. Я залезла внутрь и удивилась чистоте салона. Пожалуй, я никогда не ездила в такой чистой машине, в таком идеальном порядке. Сара протянула мне карту.
— Побудешь штурманом, не возражаешь? — спросила она, или вроде как спросила.
— Ничуть. — Я развернула карту, зная, что ей больше не суждено сложиться правильно — во всяком случае, не в моих руках. Я умела обращаться с картами, но не в этом смысле.