Я смотрела через лобовое стекло вперед, на оживленную сетку улиц небольшого рабочего города с кучей мостов, и город в ответ смотрел на меня. Торчащая на горизонте огромная спортивная арена со сверкающей белой крышей, гигантская чаша стадиона — все это занимало много места на небе. Я очень старательно прокладывала курс. Я вспомнила, как однажды на трансляции конкурса «Мисс Америка» один член жюри спросил «Мисс Висконсин», где находится залив Свиней, а она не знала и неуверенно спросила в ответ: «Грин-Бэй?» Пожарные гидранты здесь были выкрашены в цвет лайма, и было очень странно видеть зимой зеленое, все равно что. Еще здесь ездили зеленые троллейбусы, словно город нарочно построен для развлечения туристов, приезжающих посмотреть на Веселого Зеленого Великана. Я уверена, что некоторые действительно приезжают, но находят лишь статую Винса Ломбарди, который для жителей Грин-Бэя все равно что папа римский для католиков. Да еще куча фабрик, и все сбрасывают отходы производства в реку.
— Интересно, не распространен ли здесь выше обычного рак, — вслух подумала Сара. — Или врожденные дефекты…
— Я знаю, что здесь широко распространен футбол, — сказала я. На горизонте все еще виднелась светлая крыша спортивной арены и новые высокие трибуны стадиона, стоящие кольцом, как сторожевые башни замка. Сара крутила радио, пока не поймала волну, где передавали соул, и мы услышали трещотки гремучей змеи — начало песни «Я слыхал по телеграфу джунглей». Сара притопывала левой ногой в такт музыке, и мне показалось, что она еще и трясет плечами, подтанцовывая. Нас обогнала машина с наклейкой на бампере: «медведи — уроды». — Это про футбол или про настоящих медведей?
— Про футбол, — сказала я.
Контора юриста располагалась в жутковатом старом отеле в центре города. Мы кружили по стоянке в поисках свободного места.
— Когда мне надо припарковаться, я часто переключаюсь в режим предсказания будущего, — сказала Сара. — Например: «У меня такое предчувствие, что я найду свободное место вон за тем углом». Или в режим адвоката, это когда я спорю со знаками: почему это я не имею права здесь парковаться? Чем моя машина не служебная? Я сотрудник не хуже любого другого, и инвалид не хуже кого еще, а что до ограничений времени, ну так на Восточном побережье, откуда я родом, уже давно четыре часа дня. И все такое. Иногда я настраиваюсь на волну и улавливаю намерения того, кто ввел это правило, и поступаю в соответствии с намерениями, а не с самим правилом.
На стоянке осталось только одно свободное место — рядом с черным седаном, который припарковался неаккуратно, оставив кучу свободного места справа от себя и совсем не оставив слева. Мы все равно подъехали слева и увидели, что водитель на месте. Он сидел ссутулившись и надвинув кепку с логотипом футбольной команды «Пэкерс» по самые брови — должно быть, ожидая кого-то. Он опустил окно и крикнул:
— Эй, дамочка, найдите себе другое место.
— С какой стати? — пробормотала Сара, заглушила мотор, открыла окно с моей стороны и завопила: — Если вы не возражаете подвинуться на несколько дюймов вправо, мы влезем. Других свободных мест нету.
— Я первый приехал, — негодующе крикнул он.
— Какая разница?!
— Дамочка, вы меня зажали своей машиной. Мне будет очень неприятно, если она помнется и поцарапается.
Сара вышла из машины и хлопнула дверью:
— Да, мистер, а мне будет очень неприятно увидеть, что у вас проколоты все четыре шины.
Я очень осторожно вылезла, и мы быстро двинулись к подъезду.
— Насколько мне известно, прокатная страховка все покрывает, — сказала она очень уверенно. — Или кредитная карточка. Однажды я убила человека, и моя карточка «Американ Экспресс» все покрыла!
Я улыбнулась. Плохо освещенный вестибюль был отделан в выцветших алых и бордовых тонах. Лифт — латунный внутри, потускневший от времени, — скрипел и дребезжал, медленно поднимаясь на третий этаж. Когда двери с грохотом распахнулись, я побыстрее выскочила, боясь, что эта древняя клеть передумает и со страшным лязгом рванет на полной скорости в подвал.
— Кабинет три-дэ, — прочитала Сара на визитной карточке некой «Роберты Маршалл, поверенной в делах». Скоро мы вошли в большую залитую солнцем комнату, отделанную зеленым и розовым. Обои были оливкового цвета, с огромными лилиями и розами, которые клубились, надувались и лопались, или спаривались, или зондировали друг друга и выпадали в осадок, и так по всем четырем стенам.
— Мы к Роберте Маршалл, — сказала Сара ресепшио-нистке, крупной женщине, у которой волосы были выкрашены в цвет тусклого золота и с помощью геля уложены в жесткий шлем.