Она пошла нам навстречу — медленно, под волокнистое шуршание колготок, — и села на диван рядом со мной, так что я тоже снова села. Негнущаяся спина и лицо-маска скрывали запах беконного жира и жвачки. Мятой пахло все сильнее, и я подумала, не спрятан ли у нее комок жвачки за щекой, чтобы замаскировать испуганное дыхание. Вблизи странные артефакты — ее брови — казались скорее продуктом легкого помешательства, чем просто ошибкой.
Я улыбнулась ей, думая, что она видит меня боковым зрением. Так и оказалось. Она повернулась ко мне и кивнула, но потом снова сосредоточилась на Саре, сидящей напротив.
— Вы уже познакомились с моей дочерью? — спросила она у Сары.
Каждое слово этого вопроса было неловким. Повисла тяжкая пауза, и Роберта вскочила:
— Пойду попрошу Сюзанну принести нам кофе.
Она встала и пошла искать Сюзанну, которая почему-то покинула свой пост и ушла в кабинет к Роберте, словно поменявшись с ней местами. Как будто на самом деле неважно, кто из них кто. Но, конечно, в этом и состоит работа агентства по усыновлению: помочь женщинам поменяться местами.
— Нет, я только фотографии видела, — ответила Сара. — Она очень красивая.
— Да. — Глаза Бонни вдруг наполнились слезами. — Она очень красивая.
— Она как маленькая прелестная ирландская роза. — Это Роберта как раз вернулась с двумя мисками на подносе: в одной горка мини-упаковок со сливками, в другой желтые пакетики искусственного подсластителя, про который мне рассказывали, что его случайно изобрели ученые-химики, разрабатывая яд для насекомых. Смерть и десерт, сладость и обреченность живут бок о бок; я уже начинала понимать, что это часто бывает.
Такой сахар, конечно, коварен. Смерть, с другой стороны, недвусмысленна. Я знала нескольких ребят, которые за деньги участвовали в фармацевтических экспериментах и тайно искажали данные, например втихую объедаясь пончиками или нанюхиваясь клея. Но у них все равно брали анализы крови или исследовали их сон, и полученные результаты попадали в науку.
— Я на самом деле не верю в отношения с человеком иной расы, — сказала Бонни с неподвижно-мертвенным лицом, глядя на Сару.
— Все эти «мулаты с трагической судьбой»? — уточнила Сара с легким, невесомым сарказмом, залетевшим из какого-то совершенно другого разговора. — Все это «но подумайте же о детях»?
— Что? — Бонни скривилась, будто от боли. Она собиралась вручить человечеству дар и взамен ожидала уважения, хотела быть главной в этой комнате, но уже становилось ясно, что, скорее всего, не выйдет.
Роберта пригвоздила Сару сердитым взглядом.
— Прошу прощения, — сказала Сара уже более мягким тоном. — У меня во рту пломбы, и иногда они, как радиоприемник, ловят чужие разговоры по мобильной связи.
Она ухмыльнулась.
— Правда? — растерянно спросила Бонни.
— Правда, такое и со мной бывает, — встряла я. — Честное скаутское. Это ужасно странно.
Сара поняла, что Бонни окончательно потерялась, и попыталась к ней пробиться:
— Но, Бонни, я хотела спросить: ведь ваш ребенок наполовину афроамериканец?
Сара выпрямила и снова скрестила ноги. Ее слегка передернуло, когда Роберта сказала про «прелестную ирландскую розу». Я видела, что Сару раздирает внутренний конфликт: она не хочет показаться склочной, но в то же время хочет выяснить, с каким именно видом расизма мы имеем дело в этой комнате.
— Скорее на четверть, кажется. Я не знаю. Он… отец моей дочери… однажды спросил, как я отнесусь к тому, что у моего ребенка один из родителей наполовину чернокожий.
Такой разговор как-то не укладывался в сценарий «изнасилование на свидании». Да и в сценарий «краткосрочный роман» тоже. Вообще ни в какой не укладывался. Но, возможно, мне предстоит еще многое узнать о сценариях. Где же Сюзанна с кофе?
— А может, он был итальянец, — сказала Бонни.