— В южной части города есть женщина, которая умеет обращаться с волосами…
— Конечно, дети делают домашние задания настолько хорошо, насколько хорошо у них дома! Поэтому цветные дети всегда отстают в учебе…
— Среди афроамериканцев влияние сверстников самое сильное, а среди детей азиатского происхождения — самое слабое. То есть у родителей в американо азиатских семьях есть авторитет, какого нет у родите лей в афроамериканских…
— Учителя все белые. И все женщины. Поэтому труднее всего приходится цветным мальчикам, и если они не занимаются спортом, их втягивают в банды…
— Наверно, мы это и так уже давно знаем, но все равно…
— Это все ужасно несправедливо.
— Где репарации рабам или, например, индейцам? Тем хоть вернули часть денег, но почти не вернули земель.
— Я думаю, казино не считаются.
— О, еще как считаются.
— Знаете, у нас на кафедре есть люди, которые сидят на кучах унаследованных денег и при этом недовольны, если черному платят на пять тысяч больше. «Дело не в деньгах, дело в принципе», — говорят они, и тут даже не знаешь, с чего начать.
— Знаете что, евреи получили репарации от нацистов, но кому на самом деле достались эти деньги? Еврейским внукам из богатых семей, которые вовсе не нуждаются. А в Огайо и в Бразилии внуки нацистов по сути нищенствуют…
— Стоп, о чем мы говорим? Почему мы переключились на эту тему?
— Что?
— Кто-нибудь хочет еще вина?
— Сейчас уже не помешало бы капельку джина…
— Ну знаете, даже если индейцам разрешили построить у себя пару казино…
— Мы это уже обсудили…
— Но ни в Африке, ни здесь ни один человек ни от кого не получил репараций…
— Это правда?
— Соня Вейднер над этим работает… верно, Соня?
— Ну, евреи над этим работают.
— Правда?
— А мне-то откуда знать, черт побери?
Невербальные звуки были как ветер — набегали волнами и затихали. Взрывы из носовых пазух — то, что сходит за смех зимой. Потом низкий рокот вздохов отчаяния. Бульканье разливаемого вина. Невнятная речь, когда человек жует закуски и одновременно пытается говорить.
— Слепоту к расовым различиям придумали белые, — это Сара.
— Разве мы смеем считать себя социальным экспериментом?
— Разве мы смеем не считать себя социальным экспериментом?
— Разве мы смеем использовать своих детей, чтобы быть довольными собой?
— Разве мы смеем этого не делать?
— Я в отчаянии.
— Отчаяние — это когда человек путает малый мирок с большим миром, а большой мир — с маленьким мирком.
— Да-да, я только этим и занимаюсь.
Послышалось курлыканье то ли стая собак, то ли гуси возвращаются с зимовки, то ли вода шумит в батареях.
— Давайте смотреть правде в глаза: мы все живем в собственном маленьком мирке в каком-то смысле… во всех смыслах.
Посмотрите, как банки нынче выдают займы. Сколько ни показывай людям «Эту замечательную жизнь», до них так ничего и не доходит!
Мнения выражались с таким жаром и такой уверенностью, что все вместе звучало как оркестр, состоящий исключительно из ударных инструментов: литавр, тарелок и басовых нот рояля. Даже барабан со струнами на этом фоне показался бы нерешительным заикой.
— Ты все со своим социокультурным разнообразием в науке! Социокультурное разнообразие — не что иное как отвлекающий маневр.
— Только не в Амазонии. Это клей. Он связывает все части воедино.
— В Амазонии! Мы-то не там живем, а здесь. Послушай, вся эта модная повестка дня, например феминизм, позитивная дискриминация, это только для красоты. Без перестройки классовой системы социокультурное разнообразие — просто пшик.
— А, понятно! Коммунист! Революционер, отвергающий элементарную позитивную дискриминацию при отборе в университет, потому что она не годится для свержения правящего класса. Прелестно. Позвольте, я на следующей неделе приеду на вашу роскошную дачу и все вам объясню…
— Еще одна ложная дихотомия. Эдвард, ты согласен? С тем, что Мо выстраивает ложную дихотомию? Одно другому не мешает: социокультурное разнообразие и социализм, позитивная дискриминация и классовое равенство. Конечно, одно из них легче реализовать и это ничего не стоит.
— Еще как стоит! В смысле социокультурного разнообразия и ресурсов это обходится очень дорого!
— Это не аргумент, а тонна дерьма!
Я однажды видела тонну дерьма. Дон Эденхаус привез на грузовике полный кузов навоза и вывалил у нашего сарая — для компоста, чтобы получился перегной.
— Ты из тех правых, которые рядятся в маскарадный костюм социалиста, чтобы просочиться в среду левых и отравить им мозги своим критиканством, но я тебя не слушаю…