— Поцелуй меня, — говорила я.
Мы могли сходить на демонстрацию за права палестинцев, потом вернуться домой, зажечь маленькие чайные свечки и пойти в постель. В свете свечей комната плясала, как в видоискателе ручной видеокамеры. Рейнальдо целовался так, словно занимался этим уже лет двадцать. Я старалась научиться всему, что знал он.
Ночью он оборачивался вокруг меня руками и ногами, и мы спали так, переплетясь, пока одному из нас не приходило время чуточку пошевелиться во сне. И все же мы никогда не разлеплялись окончательно.
— Ты веришь, что бывают духовные заблуждения? — шепнул он в темноту как-то ночью.
— Да.
— Ты веришь, что целая страна может впасть в духовное заблуждение?
— Да.
— Ты веришь, что целая страна может быть духовным заблуждением?
— Да.
И хотя он по-прежнему не сказал мне ни одного слова любви ни на одном из языков, которыми владел, я не умела понимать намеки. Даже если намек начертан на небе несколькими самолетами сразу. До меня ничего не доходило. Даже небесные письмена, ну, не дают стопроцентной уверенности: что, если они покрывают не все небо; что, если их размазал легкий ветерок? Кто может с уверенностью сказать, что именно они гласили? даже небесное знамение меня не убедило бы!!! Годами позже я пыталась понять, почему считала свои чувства к этому человеку — любовью. Хотя это была всего лишь неприкрытая, пронзительная, бдительная страсть. Но все же я называла ее любовью. Я была влюблена. Я учила португальский и арабский ради любви, но все напрасно. По ночам в спальне, где темноту освещали только маленькие красные глазки стереопроигрывателя, телефона и лазерного принтера, Рейнальдо, вздыхая, рассказывал, как у него из всех друзей осталась только я, как он переехал сюда совсем недавно, в январе, когда его бизнес в Нью-Йорке разорился — он занимался доставкой грузов в Нью-Джерси, в Квинс, ездил на белом фургончике с надписью: «Возим всё от мала до велика». После 11 сентября он уже не мог вовремя доставлять грузы через мосты и туннели: из-за цвета кожи его постоянно тормозили и обыскивали. Постепенно он растерял всех клиентов: никому не хочется получать товар с опозданием. К декабрю он продал фургон белому и вырученными деньгами оплатил через сайт учебу в нашем университете.
— Я решил вернуться на школьную скамью и немножко поучиться.
Мне очень понравилось это «немножко».
— Но почему именно сюда?
— Хороший вопрос! — ответил он. Оказалось, наш город рекомендовал ему кто-то из нью-йоркских друзей. Кроме того, здесь не было мостов, чтобы наводить ужас на публику.
— Да, у нас тут нет терроризма. Здесь нужно бояться другого. Зерновой моли!
— Ты фермерская дочка.
— А у тебя не было проблем с гринкартой, когда ты завел свой бизнес?
— С гринкартой?
Ни я, ни он не знали в точности, как это устроено.
— Иммиграционный статус и все такое.
— О нет. Никаких проблем в этом смысле. Ты думаешь, как Мухаммед Атта попал в страну? Все просто. Аста ла виста, бэйби.
— Сомневаюсь, что Мухаммед Атта пользовался выражением «Аста ла виста».
— Определенно пользовался, — совершенно серьезно заявил Рейнальдо.
Он переворачивал меня и принимался массировать, пальцы у него становились стальными и вонзались в меня, как щипцы и лопаточка в разделываемого омара. Мои мышцы — спины, шеи, ног — расползались в стороны, и даже кости ступней, кажется, раскрывались, как костяшки веера. Когда я начинала массировать его в ответ, он говорил:
— Ну-ка, почеши мне спину своими длинными гитарными ногтями.
Я повиновалась.
— Где чешется? — спрашивала я.
— Э… да, вон там.
— Не надо мне этого «вон там». Говори, выше, ниже, правее или левее.
— Вас понял, — ответил он, и тут же: — Да, вот тут, прямо тут, чуточку в сторону…
— Послушай, не надо «вон там и в сторону».
— Я же сказал «прямо».
— Это не указание направления. Я мысли не читаю. Я понимаю, что бывает блуждающий зуд. Но лучше…
— …Возбуждающий блуд?
— Да, возбуждающий блуд.
— Увы, но как он приятен!
Почти все было превыше слов, на вершинах наслаждения и боли, от которых вываливался язык и лежал растоптанный на полу.
С другой стороны, я для Рейнальдо, кажется, была всего лишь средством отвлечься. Отзанимавшись со мной любовью, он переворачивался на спину, потягивался и провозглашал, что ему удалось отлично расслабиться.