— Хорошо, пойдем.
— Я умлеть!
— Ну, когда-нибудь. Но это будет еще не скоро.
— Я умлеть плыгать! — Она с разбега прыгнула на новый футон, купленный Сарой в качестве переходной ступени от детской кроватки ко взрослой.
Два раза кто-то звонил мне домой, я подходила и слышала лишь какофонию: обрывки речи, электронный визг, шум воды. «Алло!» — кричала я в трубку. Но ответом были только пугающие подводные стенания. Опознаватель звонков на нашем аппарате из «Радио-хаты» сообщал лишь, что звонят с мобильного телефона. Я набирала *69, но и это ничего не дало. Позже я представляла себе (ужасно нелепо, но вполне возможно), что это мобильник Рейнальдо. Мой номер у него по-прежнему в списке быстрого дозвона, он случайно нажал кнопку, и я оказалась вместе с ним в ванной комнате. Неизвестной ванной комнате в неизвестном городе. А вода шумит, потому что он спустил за собой в унитазе. А может, он где-нибудь на другом краю света в горячей точке, пытается взорвать что-нибудь с помощью телефона, но секретный код вместо взрыва набрал номер и вызвал романтическую интерференцию: меня.
Я начала скучать по Мерф. Мне ее не хватало. Просто хотелось, чтобы она была рядом каждый день. Я думала, что, если она каким-то образом снова появится в моей жизни, все станет лучше.
И, как ни удивительно, это произошло. Словно у меня был волшебный грошик и я загадала на нем желание: она вернулась — именно тогда, когда я нуждалась в ней больше всего. Явись она чуть раньше, я бы скорее расстроилась, так как до недавнего времени пользовалась ее вещами — всякими шарлатанскими штучками типа ионизатора волос, которым я надеялась снять с шевелюры статическое электричество и придать ей блеск, и туманообразователя — мастера напустить туману, как я его называла, — который распылял на лицо минеральную воду в виде очень тонкой пыли. Но сейчас я так пала духом, что забросила всяческие приспособления — пускай волосы так наэлектризованы, что липнут к зубам, плевать. Пускай мое лицо хоть выкрошится и рассыплется песком.
А потом я однажды пришла домой — а там Мерф, сидит на диване. Она явилась в тот же день, что и ксилофон; сама и вкатила его с крыльца.
— Крутая штука, — она указала на него.
— Здорово! — воскликнула я, уронила учебники и бросилась ей на шею, до того обрадовалась.
— Да, — она улыбнулась.
— Что да? Ты здорова?
— Угу.
— Как корова?
— Как целое стадо. — Вид у нее был усталый. — Я чувствую себя так, как будто с фронта пришла.
— С переднего края?
— Нет.
— А что, ты больше любишь, когда сзади? — Если я правильно помнила, ритуальное похабство было обязательным для суфистов-мувалла, то есть юродивых.
— Я ветеран гендерных войн.
— Угу, я тоже. Только, я боюсь, эта война так и осталась необъявленной.
— Чертов конгресс, опять мышей не ловит. У нас даже парада не будет.
— У нас есть марширующие оркестры, — я махнула рукой в сторону стадиона.
— Это не парад.
— Ну, квазипарад.
Она тоже рассталась со своим бойфрендом.
— Он ко мне совершенно охладел, — плакала она. — Как будто в холодильник меня засунул, а перед тем даже поленился разделать на отбивные!
И мы сидели в квартире вдвоем, курили и сочиняли песни, изливая в них свое горе.
— Он разыграл меня, как гитару с помойки! Если будет звонить, брось трубку.
Но он так и не позвонил.
— А ты знаешь, что компьютерная томография показала: когда у женщины оргазм, большие куски ее мозга на снимке становятся вообще не видны? — сказала я.
— Ну что ж, это соответствует моим наблюдениям по данной теме.
— И моим.
Я доставала бас-гитару, но ремешок вечно соскальзывал с плеча.
— Погоди, дай застегнусь как следует, — каждый раз говорила я, и Мерф начинала похабно ржать. Она была чемпионом мира по выявлению двусмысленностей и подчеркиванию их громким гоготом.
Мы исполнили по очереди все мои свежие компози ции. В жизни любовь парня оказалась не бог весть чем, но нам нравилось приписывать парням магические свойства в словах песен.
«Большой дурак был Лео, едрить его налево, Пит из прерий едва пролазил в двери, Джейк из Броквилла не смыслил ни уха ни рыла:..»
Эти скорбные песни были нашим ответом на загадочные личины любви. У нас даже и песня была такая: «Загадочные личины любви». И другая, медленная и печальная, под названием «Отчего кондуктор не жмет на тормоза», но Мерф сочла ее слишком похожей на кантри; даже когда я переименовала ее в «Кондуктор не хочет жать на тормоза», Мерф по-прежнему утверждала, что песня съезжает с темы, особенно куплет про церковь, которую перестроили в многоквартирный дом. Хотя мне он как раз нравился больше всего.