– Звоните родственникам на Земле. Предупредите их.
– Но паника!
– Уже. Вот сводки. Так что голову в песок засовывать поздно. Немедленно выпустить пресс-релиз, обозначить безопасные зоны. Военное положение наверняка уже введено даже в джунглях Амазонки, но если где-то еще нет…
– Ясно.
– Марианну красиво полураздеть и пусть читает сообщение на камеру с наилучшим качеством, какое доступно на Орбите.
– Но феминистки нам за сексуальную объективацию…
– Любую сволочь, кто помешает спецоперации, толерантно и равноправно, не делая различий по возрасту и полу, паковать за пособничество и ставить на форсированный допрос. Зачем-то же у нас есть полномочия класса “ноль”. А если попадется настоящая рыба, выгоним идиотов, освободим камеры и специалистов.
– Рассвятое имя, везде ультиматум! – Штурмовик покривил губы, щелкая пультом. – Еще и эти пидоры лезут в боги! Для того ли у человечества выход на Орбиту? И вот этот самый лифт, на верхушке которого мы сидим?
– Ядерная энергия тоже не для бомб изначально предполагалась.
– Предполагалось, что наши действия приведут к определенному результату. Результат не достигнут. Смысл менять коней на переправе?
– Не беспокойтесь, – узколицый брюнет поднял руки успокаивающим жестом:
– Ваша работа выше любых похвал. Вы получите все обещанное, и непременно премию. Начальник весьма доволен. Теперь на Орбите наш человек, и с указанием ему целей мы справимся.
Петр Васильевич посмотрел на брюнета снизу вверх. Разглядел в полумраке резкие крылья носа, жесткие губы. Молча, неохотно стащил гарнитуру. Выбрался из кресла, отошел к длинному столику вдоль дальней стены. У столика в полумраке аппаратной стоял напарник брюнета. По контрасту, круглолицый, обветренные красные щеки, правый висок подстрижен самую чуточку выше левого – только профессионал обратит внимание на подобную мелочь; но Петр Васильевич являлся именно что профессионалом, ситуацию понял. И все же попытался возразить:
– Коллеги, это вам не стройка, где сделавшая работу бригада выкидывается на мороз перед самой сдачей объекта, чтобы все почести, награды и красивая строчка в послужном списке достались нужным людям. Исполнитель заточен под единственную цель, и эмоциональное напряжение определенного рода. Мы вели его пять лет. Он как выпущенный снаряд: не ракета, подруливать не сможет.
В красноватый сумрак аппаратной пролился голубой свет коридора. Мощный поток воздуха – по контрасту, показавшийся всем ледяным – вытеснил запах горячих обмоток, пыли, нагретой пластмассы. На фоне потной атмосферы радиорубки Петру Васильевичу несколько мгновений казалось: очищенный воздух имеет собственный отдельный запах.
Запах ничего.
Вошедший оправил на себе тот самый голубой костюм с искрой – по сути, легкий бронежилет из мета-ткани – поздоровался кивком. Закрыл восьмиугольный люк и затянул кремальеру. Яркий офисно-белый свет остался снаружи, там же остались прохлада и запах пустоты.
– В отличие от горе-подрядчиков, мы с вами честно рассчитываемся, – мягко попенял вошедший. – Как в части наград-почестей, так и в части строчки послужного списка. Кстати, – вошедший облокотился на узкий длинный столик вдоль стены, – как вам удалось настолько мощное и долгоживущее внушение? Никакой шантаж не позволяет контролировать настолько свободно действующего исполнителя.
Петр Васильевич вздохнул:
– Шантаж, гипноз, медикаментоз… Колхоз! Не нужно ему ничего внушать. Совсем! Достаточно любое событие подавать с желаемой стороны. Например, что Высоцкий не только поэт века, но и запутавшийся в трех бабах наркоман – а ведь правда же, разве нет? Или что тимуровцы у Гайдара всего лишь бесплатная прислуга для семей красных командиров…
– Нет, подожди, – хмыкнул и громко поскреб лицо круглоголовый. – Этак ты любую помощь, любое товарищество сведешь к торгашеству. Любовь к похоти, дружбу к попыткам втереться и выслужиться, гордость к понтам, честь к глупости, верность к идиотизму, вежливость к лоховатости…
Петр Васильевич неприятно улыбнулся:
– Мы что, готовим Деда Мороза на утренник?
Круглоголовый, узколицый и синий костюм переглянулись, заметно покривив губы. Петр Васильевич понимающе хмыкнул, но договорил:
– И при том постоянно упоминать, что решать ему. Что мы только советуем. А выбор за ним, и выбор это абсолютно свободный. И там уже дело времени: если человека тысячу раз назвать свиньей – захрюкает. Рано или поздно ведомый сам, лично, сформирует необходимое представление о мире. Поскольку это его родное, выстраданное, созревшее убеждение, постольку он и пойдет на любые выгодные для нас действия, в полной уверенности, что поступает исключительно по зову собственной души и совести.