– Кстати, о совести, – синий костюм в красных огоньках работающей аппаратуры отбрасывал искры тоже багровые. – Верно ли мне помнится, что исполнитель оказался… Небезразличен кое-кому из вашей семьи?
– С глаз долой – из сердца вон. Первая любовь практически всегда пристрелочная. Наигрались – разошлись.
– А честно?
– А честно, если бы он выбрал Снежану, я бы нашел, кого зарядить на замену. Но его выбор – карьера.
– Завидуете, а?
– Немного. Кто-то мечтал стать Гагариным или Королевым – а кто-то Берией или Серовым.
– Честный ответ. Я тоже не стану вилять. Вы прекрасно справились, но мой первый не поймет, если главный приказ отдаст не он. В утешение могу сказать: не беспокойтесь, ваши заслуги никоим образом не забыты. Вот платежи.
Петр Васильевич глянул в поданный роскошный планшет, кивнул. Взъерошил пальцами волосы, помассировал уши, все последние сутки обжатые тарелочками мощной гарнитуры: тут не признавали никаких вшитых- новомодных- беспроводных- миниатюрных. Экранированный кабель, заземлено все, что можно, а что нельзя – обесточено и потом все равно заземлено. Стены зудят от наведенной вибрации, прислонять к ним ухо бесполезно – даже супер-чуткое электронное. Приспичит кому подслушать, милости просим в старую недобрую классику: суйте шнурок, втыкайте жучок.
– Что ж, – насколько мужчины разобрали в свете шкал, Петр Васильевич подмигнул:
– Мавр сделал свое дело… Ave, Caesar…
Вслед за тем Сахалинцев открыл кремальеру, отодвинул восьмиугольный люк и вышел в светлый-светлый коридор обычнейшего учреждения; если бы не многочисленные служебные пиктограммы, и не скажешь, что тот самый Гагарин когда-то пролетал в три раза ниже.
Люк закрылся; в душной багровой преисподней, наполненной шмелиным гудением звукоискажающей машинки, остались трое. Узколицый, взглядом испросив разрешения, нацепил тяжелую старомодную гарнитуру. Круглоголовый, затянув кремальеру люка, подтащил начальнику раскладной стульчик. Синий костюм поблагодарил его жестом и сел, устало привалившись к рифленой стеновой панели.
Круглоголовый остался стоять:
– Это и есть старая школа, о которой так долго говорили большевики?
– Если ты про Апостола, то именно что да. Я вот не знаю, вытирает он жопу собственноручно, или у него и для этой цели кто-то завербован.
Круглоголовый с отчетливым хрустом извлек салфетку, обтер потное лицо, салфетку скомкал и втолкнул в утилизатор. Буркнул:
– Пацана готовили пять лет. И не одного, только в первой волне четыре буксира. Мне знать не положено, только нетрудно догадаться: есть резерв, и на подстраховке кто-то, и на обеспечении, на контроле, и так далее, и тому подобное.
– И что?
– И так вот просто в топку?
– Когда автопилоты выкидывают на улицы сразу десять миллионов дальнобойщиков – это лучше? Или “черная пятница”, когда из-за биржевых махинаций мутных фондов лишаются работы сразу четыре страны? Ты плакал?
Круглоголовый посмотрел на начальника с отчетливым непониманием. Синий костюм только рукой махнул:
– Ясно, короче. Ты как думал? Пальчиком в сенсор ткнуть, и тебе система ласковым девичьим голоском: “Иисус Христос изменит вашу жизнь. Сохранить? Переименовать? Выйти без сохранения?”
– Кстати, насчет выйти. Сахалинцев так и уйдет с платежкой на несколько миллионов долларов, юаней, боливаров, или чего там еще финансисты ему надиверсифицировали?
Синий костюм безразлично зевнул:
– А что такое миллионы на фоне завтрашнего?
От консоли подал голос узколицый:
– Связь установлена… Если клиент откажется принимать команды, что делать?
– То есть как: откажется? – синий костюм зевнул и потянулся, обдав комнатушку очередным фейерверком багровых искр. – Он что, настолько дурак, чтобы нанести реальный удар? Дурак бы не сдал экзамены, не продержался бы в училище три курса. Наверняка он представляет себе последствия.
“Последствия? Очень хорошо представляю, Серый. Это как разводом угрожать, в хорошей семье не делается, и к добру никогда не ведет. Либо разводись, либо не угрожай. А самое обидное, что если не выполнить угрозу, в самом деле не изменится ничего. Ну, меня грохнут, разве что. Исполнителя такого дела никто в живых не оставит. Уж если моего куратора убрали.”
“Почему ты решил, что убрали?”
“Вел меня с начала операции, а потом исчез. На связь не выходит. И буквально тут же приказ: удар отменить. Якобы, требования приняты, римская церковь гарантирует исполнение. Я спрашиваю: где Сахалинцев? Мне: теперь ваш куратор Мануэль Сунъига, его слушаться. Ладно, дисциплина так дисциплина, но где Сахалинцев? Ответ: не ваше дело. Выполняйте приказ.”