“И что ты решил?”
“Я не верю, что требования приняты. А проверить отсюда, из рубки буксира, сам понимаешь, невозможно. Думаю, там спецназ отработал, Сахалинцева зачистили, а мне врут, что типа все сработало и удар не нужен. Сдамся – и конец.”
“И что ты решил?”
“На расстрел не поеду, не хочу прерывать интересную работу.”
“А вдруг ты не прав?”
“На этот вопрос я никак ответить не могу. Исполнитель никогда не видит общую картину, Серый. Мы не в кино. Мы никогда не узнаем, в чьих интересах мы работали на самом деле, потому что цепочка действительно секретная. Мне известен один Сахалинцев, и все держится на моей вере в него.”
“И?”
“И я ему верю”.
“Но у тебя выбор только из двух вариантов. Или нанести удар, или нет.”
“Для кого апокалипсис приключения, а для кого, внезапно, единственная краска в палитре…”
– … Из розового и коричневого. Все очень романтично, но через жопу. Сеньор Мануэль, осталось две тысячи секунд. Если условия на самом деле приняты, дайте к микрофону Сахалинцева. Ему поверю.
Узколицый выключил связь, обернулся к начальнику:
– Вы слышали.
– Да он ох*ел, говно малолетнее, – тихо, без выражения, ответил синий костюм. – Главный приказ должен исходить от нас. А не от каких-то там лимитрофов, сидящих на дотациях чуть более, чем полностью.
Круглоголовый переступил с ноги на ногу:
– Может, найти Сахалинцева? Хер с ними, с понтами. Слышу по голосу, пацанчик на измене… Я хотел сказать, психоэмоциональное состояние объекта характеризуется исключительной нестабильностью и высокой амплитудой девиаций…
Синий костюм невесело посмеялся:
– Думаю, Апостол уже залег на дно. И от кого-кого, а от нас он сейчас прячется с удвоенным старанием. Подумает, что мы ищем его с понятной целью экспроприации нечестно выдуренных денег, и зароется еще глубже. Он профи с миллионами в карманах. Следовательно, уже изменил запах, походку и внешность. Найти его, чисто теоретически, можно сплошным обыском со сканированием ДНК-маркеров.
Круглолицый мрачно улыбнулся:
– Имей мы право сплошных обысков на международном терминале Орбитального Лифта, на кой черт нам возня с ультиматумом?
Узколицый перелистал досье Змея и пробормотал рассеяно:
– … Ладно бы какой Разин-Пугачев, нищий праведник, девки не давали. Так все наоборот. Мажор. Летающие игрушки. Клуб этот… Бабы штабелями…
Синий костюм поглядел в мешанину труб и кабелей, далеко за которыми тускло светлел некогда белый потолок аппаратной.
– Возраст считается не годами, а состояниями. Сначала человек бьется над местом в жизни, потом зарабатывает средства на семью. А потом он упирается в стену. Кто в стеклянный потолок на работе. Кто в общество, где все рынки заполнены и шустрые конкуренты не нужны. Кто в религиозный запрет. Кто еще во что.
– Кризис, выходит, среднего возраста? – узколицый понимающе наклонил голову.
– Скорее, кризис достижения первичной цели, выполнения программы-минимум. А потом те, кто заранее не подумал о программе-максимум, утыкаются и останавливаются… Так вот, у мажоров это все не в сорок лет, а в двадцать. За них программу-минимум выполнили родители, а программу-максимум кто потребует от мажора? Это же напрягаться!
– С жиру бесятся?
– Кто с жиру, кто от бедности. Безопасны только средние люди. Потому-то все развитые государства и молятся на средний класс. А кто вне основной массы, уходят в революцию, самолеты угоняют, еще какое говно творят. У них есть все – только будущего нет. И весь огромный мир не может предложить им будущего.
Круглоголовый оторвался от голограммы участка Орбиты, развернутой над его собственным планшетом:
– А что такое будущее? У него есть вкус, цвет, запах, объем, стандарт, штрих-код? Его в борщ кладут, или в дождь на плечи накидывают?
Синий костюм прикрыл глаза, выговорил сквозь богатырский зевок:
– Будущее – мечты, планы и представления. Необходимая вторая компонента, которой нет в замкнутом кольце. За эфемерную картину в уме, за тень мечты, за ниточку надежды сытый раб режет хозяина и бежит к Спартаку, в армии которого терпит голод и жажду, сбивает ноги на маршах и, в конце концов, мучительно подыхает на кресте. Поправь меня, если я ошибаюсь – но, на моей памяти, за скидочный купон в десять процентов еще никто на крест не взошел.