Гхор. Нет никакой уверенности, что ратозапись можно хранить пять или десять лет. Притом мы даже к всеобщей записи не готовы: нет оборудования, нет хранилищ, нет специалистов. Обучение займет лет шесть.
Ксан. Шесть месяцев.
Гхор. Допустим. Но и в эти полгода люди будут умирать. Отбор неизбежность. Будут трудности. Но не для легкой работы выбирают Совет Планеты.
Ксан. Я все сказал. Наш спор записан и будет приложен к "Зеленой книге". Люди прочтут, продумают, проголосуют.
Гхор. Прошу прощения, при чем тут "Зеленая, книга"? "Зеленая книга" выйдет в конце года, сейчас май. Сегодня мы обсуждаем чисто экономический вопрос: ассигновать ли часы на восстановление умерших и по какому принципу отбирать тысячу человек для опытов? Я предлагаю сделать это в рабочем порядке. Пусть каждый член Совета внесет в список троих.
Ксан (задыхаясь). Вы хитрите, Гхор, хитрите!
Ксан в тот день чувствовал себя худо, так неважно, что даже в Кремль не полетел на ранце, предпочел медлительную и комфортабельную наземную машину. Однако важного сообщения пропускать не хотелось. Могла возникнуть полемика, в полемике требуется быстро найти возражения. Впрочем, Ксан считал свою точку зрения неоспоримой. Существует коммунистический принцип - каждому по потребностям. Каждому, каждому, каждому, невзирая на заслуги и погрешности. Есть у людей потребность продлить жизнь?
Ксану казалось сначала, что Гхор упускает из виду этот принцип по неопытности, по горячности, в пылу спора. Нужно только объяснить терпеливо, и он поймет ошибку. И Ксан был откровенно удивлен, встретив упорство, даже изворотливость у противника. Гхор возражал и возражал; говорил о чем угодно, но обходил главное: как удовлетворить потребность? И в голову Ксана начало закрадываться сомнение: "Полно, печется ли Гхор об общих потребностях? О ком же? Не о себе: ведь ему жизнь уже продлили. Но пожалуй, о себе подобных. Гхор - выдающийся ученый, он первый в мире оживленный, он счастливчик, баловень судьбы, избранник фортуны, у него и психология избранника. Бессознательно, эмоционально ему хочется закрепить особое положение избранников.
И при этом Гхор проявляет черную неблагодарность. Его самого спасло все человечество, вложило двести миллионов часов, а теперь, оживленный общими усилиями, он возражает против спасения своих спасителей".
Так подумал Ксан, вслух ничего не сказал. В Совете Планеты не полагалось говорить о личностях и личных мотивах. Представлены доводы - будь добр, возражай на доводы. Ксан говорил об истории, экономике, морали, о человеке, его желаниях и слабостях. Говорить было трудно. Боль, утихнувшая было, снова возникла в груди, поползла в левое плечо. Это очень мешало. Внимание раздваивалось: Ксан прислушивался к словам и к боли внутри. Одновременно обдумывал возражения и напоминал себе:
"Говорить надо покороче, чтобы сил хватило, и дышать поглубже, и не волноваться, только спокойствие придержит боль".
А Гхор был молод, стал молод, и говорил не стесняясь. Он намекнул, что Ксан-историк не разбирается в точных науках. И еще он сказал, что Ксан-старик жаждет покоя и покою готов пожертвовать тысячу жизней. Это было клеветой и отчасти страшной истиной. Действительно, если всеобщую ратозапись отложить на полгода, за это время умрут многие, в том числе и та тысяча, которую можно было бы спасти. Но ведь именно сам Гхор предлагал растянуть переходный период на полвеца и предлагал отдать смерти девяносто девять процентов людей, а Ксана упрекал, что он жертвует тысячу-другую избранников.
И Ксан поднялся было, чтобы ответить, но боль заполнила грудь, комок поднялся к горлу, и Ксан не стал возражать. Подумал: "Стоит ли? Надо ли произносить речь для самозащиты? Это несолидно, в Совете Планеты даже неприлично. Тень, наброшенная Гхором, коварна, но призрачна. При внимательном чтении люди разберутся". Сказал только:
- Спор записан. Люди продумают, проголосуют...
Выдавил слова и сел в кресло с широко открытым ртом, стараясь проглотить комок, мешающий дышать. Сел и услышал:
- ...чисто экономический вопрос,- говорил Гхор.
Это был ловкий процедурный ход. Ксан-то понял в одно мгновение. При всеобщем голосовании Земля высказалась бы за всеобщее оживление, конечно. Но экономические вопросы решали избранники планеты. И Гхор обращался к избранникам ("каждый внесет в список троих"): о себе позаботьтесь сначала. Ксана упрекал в неверии к людям, а сам играл на слабой струнке эгоизма. До чего же он не уважал людей, этот одиночка, выросший в пустыне!
Ксан приподнял непослушное тело.
- Вы хитрите, Гхор! - выкрикнул он.- Хитрите!
Хотел еще добавить: "Не забывайте присягу!" Вступая в Совет Планеты, все они давали обещание: "Не для себя, не для семьи, не для друзей, не для родного города, не для языка и расы занимаю я место в Совете Планеты". Хотел напомнить - и не смог. Блестящая эмаль засверкала перед глазами. Потом набежала мгла серо-зеленого цвета с огненными кругами и погасла, все стало черным-черно.
Было тошно, так нестерпимо тошно, что жить и дышать не хотелось. Из черноты Ксан возвращался к эмалевому блеску, от блеска - назад в черноту. Иногда из слепого внешнего мира доносились слова. Ксан не видел ничего, но, в общем, знал, что его перенесли в соседнюю комнату, дают кислород, проясняющие пары, вводят в вену гормоны, к сердцу подсоединяют электродиктат. Потом он услышал озабоченный голос Гхора:
- Ратозапись! Срочно, немедленно!
Как раз в этот момент белая эмаль раскололась. Встревоженное лицо Гхора показалось словно в разбитом зеркале.
. - Приходит в себя,- сказал Гхор.- Ксан! Вы слышите нас? Простите мою резкость. Я же не знал, что вы больны. Как можно быть таким неразумным? Отложили бы дискуссию.
А рукой показывал: "Давайте, давайте ратозапись!"
Гхор был огорчен, встревожен, пристыжен, испуган за Ксана, старался спасти его. Но вместе с тем где-то в самой глубине мозга, почти в подсознании Гхора, таилась мысль: "А себя Ксан разрешит спасти? Для себя сделает исключение?"
Едва ли Ксан понял это. А может быть, и понял. Во всяком случае, он произнес явственно:
- Если всем... Мне, если всем!
Это были его последние слова в жизни.
"Мне, если всем!"
ГЛАВА 10. ЖЕНА ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА
Трудно быть женой великого человека.
У него великие мысли - ты должна их понимать.
У него великие цели - ты обязана помогать. У него великие дела - ты вынуждена жертвовать собой, устраняться.
И даже если ты сама совершила необыкновенное: вытащила любимого из могилы, все равно он не твой. Великий принадлежит человечеству.
Три недели была счастлива Лада в первой своей жизни, а во второй - дней десять. Десять дней они смотрели друг другу в глаза не отрываясь, потом Гхор начал отворачиваться. В зрачках его появилась пленка, ресницы превратились в шторки, думы заслонили любовь. Гхор ввязался в борьбу всемирного масштаба.
Спор о продлении жизни решался на выборах. Ведь Ксан умер, требовался новый председатель Совета. Две кандидатуры выдвинул Совет - Зарека и Гхора.
Гордая и встревоженная, радостная и неуверенная, Лада спрашивала себя, глядя в зеркало:
- Неужели ты будешь женой самого почетного человека планеты?
Она жадно читала газеты, взвешивала шансы. Учитель или муж? Муж или учитель?
Покойный Ксан говорил: "Народы выбирают главой представителя главной профессии века". Гхор-инженер, Зарек - врач. Вопрос в том, какое дело сейчас главное. Гхор - развитие ратомики, Зарек - продление жизни.
Гхор - жизнь легкая, но короткая. Зарек - долгая, но трудная.
В своем кредо кандидата Зарек высказывается ясно:
"Буду проводить план Ксана: всеобщее восстановление жизни через пять восемь лет. Срок этот минимальный: необходим для строительства ратоклиник и для подготовки врачей-омолодителей. Потребуются усилия. Возможен призыв молодежи в строительство. Возможно временное увеличение рабочего дня. Все умершие в течение этого периода записываются, ратозаписи хранятся, оживление будет проводиться по очереди, в порядке дат смерти. До той поры немногочисленные объекты для клинических исследований будут отбираться по жребию.