Я пошел.
Шагов пять не доходя до царя, Аракчеев дал мне знак являться. Я остановился и во все горло, сколько было духа, проговорил: „к вашему императорскому величеству от коннаго л.-гв. полка на ординарцы прислан".
Всемилостивейший государь, в знак высочайшей милости, благоволил улыбнуться и, подойдя ко мне, изволил начать речь ко мне:
— Вы, сударь, из которой губернии дворянин?
— Из Московской, ваше величество, отвечал я.
— Ваша, сударь, фамилия?
— Тургенев, ваше величество.
— Я знал артиллерии генерал-лейтенанта Тургенева, что он вам?
— Дед, ваше величество.
— Хорошо, сударь, так мы знакомые люди, и, подойдя ко мне еще ближе, потрепав меня по плечу, изволил сказать: „эта одежда и Богу угодна, и вам хороша".
Я был уже одет по новой, т. е. по гатчинской форме.
Плац-адъютант провел меня в предкабинетную комнату и сказал: „будь здесь безотлучно". Брадобрей царский, Иван Павлович Кутайсов, царство ему небесное, подошел сам ко мне и начал мне преподавать правила, как я должен исполнять мою должность.
— Вот, ты видишь, у тебя над головою сонет, как скоро государь дернет снурок, сонет зазвенит, ты ту-же минуту ступай в кабинет, да смотри—живее, не робей, по форме, да не опускай глаз вниз; когда государь тебе будет что повелевать, смотри во все глаза на его величество; никого к царю не пускай, а укажи на меня, чтобы я предварительно доложил; когда тебе идти обедать я скажу.
Вскоре после сего наставления Ив. Пав. Кутайсов вышел из кабинета царскаго и сказал мне:
— Император сейчас изволит ехать верхом, ты пойдешь за ним, ступай скорее, чтобы твоя лошадь была готова.
Я только что успел приготовить лошадь свою, как государь сходил уже с лестницы под большими средними воротами въезда на большой двор; Фрипон, верный слуга и товарищ во всех походах, сражениях и атаках, в окружности Гатчины и Павловска, стоял у крыльца как вытесанный из мрамора. Его величество изволил осмотреть мундштук, заложил цепочку, и с соблюдением правил экитационнаго искусства, ступил ногою в стремя и взобрался на коня. Мне было приказано ехать с правой стороны, в разстоянии, чтобы голова моей лошади равнялась с бедром коня царскаго; с левой стороны в таком же порядке ехал камер-гусар. Свиту составляли генерал-адъютанты, флигель-адъютанты и военный губернатор Архаров: толстое туловище с огромнейшим пузом, как турецкий барабан, и на рыжем иноходце,—каррикатурнее ничего быть не может этой фигуры.
Государь, по выезде из ворот, изволил шествовать по прямой дирекции в Луговую-Миллионную улицу, потом по Невскому проспекту до Казанскаго собора. Переехав мост, поворотил налево, по берегу Екатерининскаго канала, и прибыл на Царицын луг; здесь изволил подъехать к Оперному дому (большой деревянный театр, на котором представляли оперу итальянскую), объехал три раза вокруг и, остановясь пред входом (обычным), охрипло сиповатым голосом закричал:
— Николай Петрович! (военный губерн. Архаров).
Архаров подъехал к царю; его величество, указав на театр, соизволил повелеть Архарову, „чтобы его (театра), сударь не было!"
Пихнул по своей привычке Фрипона, наградив по голове палкою; чудесное животное был Фрипон: получив удар по голове, конь ухом не пошевелил. Павел Петрович толкнул Фрипона в левый бок шпорою и курц-галопом благополучно прибыл в Зимний дворец; сойдя с коня и дав Фрипону, верному коню, несколько кусков сахару, изволил шествовать в свой кабинет, а я—к дверям кабинета, стоять под сонетом.
Чрез четверть часа щелкнул ключ в замке дверей и из боковой двери вышел Ив. Пав. Кутайсов и сказал мне: „ступай скорей за кавалерский стол, ешь досыта, да не мешкай, опять становись под сонет!"
Под сонетом стоял до 5-ти часов без тревоги, но не без скуки, один, истопника даже не было.
Вдруг над головою у меня задребезжал сонет; я в ту же минуту вошел в кабинет к его величеству. Государь изволил стоять подле литавр конно-гвардейских, поставленных пред штандартами; изволил сказать мне:
— „Подойди сюда".
Я подошел.
Государь начал речь сими словами: „вот здесь на литаврах должна всегда лежать труба штаб-трубача; поезжай скорее к генералу Васильчикову, возьми у него трубу штаб-трубача, привези ко мне, а ему скажи, что он дела своего не знает!" Поскакал я в конную гвардию к ген. Васильчикову, дорога меня вела мимо Царицына луга. Вообразите мое удивление: опернаго дома как будто никогда тут не было: 500 или более рабочих ровняли место и столько-же ручных фонарей освещало их; работали с огнем: в ноябре ве Петербурге в 5 часов пополудни темно как в глухую полночь. Это событие дало мне полное понятие о силе власти и ея могуществе в России.