Среди волнующегося зеленого моря холмов по старой каменной дороге, чьи булыжники под тяжестью веков обратились в песок, быстро ехала карета, на дверях которой гордо красовались золотые грифоны. В ней на обитой шелком скамье сидел мужчина средних лет, одетый в лиловую дорожную одежду имперского следователя, и держал в руках кожаный портфель, немного шипевший при каждой тряске. Чиновник, слушая непрестанную мелодию своей ноши, был погружен в ту разновидность скуки, когда ему предстояло проделать привычную рутинную работу в совершенно нестандартном месте. Он одновременно нетерпеливо и скучающе поглядывал в окно, пока кучер, наконец, не остановил карету.
Мужчина вышел на большой равнине, пестрившей зелеными красками раннего лета. Она нарушалась лишь той старой дорогой, по которой ехал следователь, и шла она к резко выделявшейся на этом пейзаже скале. Древний кривой и уродливый конус вырывался прямо из травы в небо почти на километр, разрезая немногочисленные облака, как проводящий пытку палач. На ее острие была корона из башен древнего строения, походившего на крепость, вырезанного из самой скалы. Это была великая тюрьма древней империи, Алибердиум. К ней вела старая каменная лестница, узка и крутая, обивавшая гору подобно лиане. Часть ее ступенек отвалилось, что делало подъем по ней еще более нереалистичным. Мужчина вздохнул, и достал из портфеля небольшой механизм, похожий на золотые карманные часы, но вместо циферблата в нем было хитрое сооружение из шестеренок и драгоценных камней. Следователь покрутил несколько рубильников и воспарил на четверть метра над землей, что заметно упростило ему долгий путь наверх. С момента воцарения новой империи каждые сто лет в Алибердиум направляли следователя для проверки этого места, символическим жестом говоря народу, что тяжести старых устоев пали вместе с амнистией всех заключенных этой тюрьмы. Этот следователь был уже шестым.
Наверху он очутился у решетчатых дверей, перед которыми лежала груда ржавых доспехов: все, что осталось от магических стражей этого места. Из своего портфеля он извлек свиток, в котором был написан императорский указ, о дозволении владельцу использовать замок любыми способами, и императорская же печать. Мужчина поднял свиток перед воротами, и они сразу же с сухим скрипом открылись, приглашая его в эти мрачные владения.
Чиновник пошел по коридорам и лестницам со спертым воздухом, освещенным тусклыми факелами, которые ставила здесь еще немного функционирующая магическая прислуга. Наконец, он вышел в комнату тюремного надзирателя, одного из немногих живых людей, что здесь некогда работали. Комната была очень проста: маленькое решетчатое окно, одноместная кровать без изысков, дубовый стол, стул и шкаф с папками у стены. В комнате как раз работал уборщик: маленькое мохнатое существо серого цвета, крохотной пастью на пузе пожиравшее пыль, при том, что сами предметы не шевелились от этого.
Следователь уселся за стол, на котором лежала огромная стопка бумаг. Это были титульные листы дела каждого из заключенных, примерно такого содержания: "Заключенный ЉX, камера ЉY. Направлен за революционную деятельность; грабеж; массовые убийства. Приговор: пожизненное заключение, при ухудшении здоровья до критического состояния: мучительная казнь. АМНИСТИЯ". Чиновник должен был лишь удостовериться, что у каждого было написано "АМНИСТИЯ", и покинуть это место навсегда. Сперва он с интересом разглядывал листы, узнавая через них суровые нравы империи драконов, но по прошествии получаса ему надоело смотреть на почти одинаковые надписи, так что он стал быстро перекладывать их из одной стопки в другую, глядя лишь на нижний уголок страницы, идентичный на всех листках.
Спустя пару часов, с этим делом было кончено, и следователь блаженно откинулся на стуле. Он мимоходом окинул взглядом комнату и заметил уборщика, который старательно чистил что-то лежащее под кроватью. Ведомый любопытством, возникающим после любой скучной работы, чиновник решил посмотреть, что же там было. Он протянул руку под кровать, и уборщик немедленно убрался в другую сторону комнаты, а мужчина вытянул слегка помятый листок бумаги. На нем было написано: "Заключенный Љ317, камера Љ57. Направлен за многочисленное мелкое воровство; хулиганство. Приговор: пять лет заключения". И в конце не было слова "АМНИСТИЯ", что несколько встревожило следователя, ведь на листках тех, у кого было временное наказание, оно тоже красовалось. Он направился к шкафу, где нашел тонкую папку: "Временно осужденные", и достал первое же дело. Там внизу была надпись: "Освобожден". Колокол тревоги ударил в груди чиновника, и он стал осматривать дела из других папок, но вскоре понял: в конце всегда что-то значилось. "Видимо, при всеобщей амнистии его листок обронили, и он затерялся", - подумал следователь. Сперва он решил, что узника Љ317 вывели вместе с остальными, а тюремная документация не имела значения за пределами крепости. Этим он успокоился, и снова сел на стул. "Но ведь потом их должны были повторно судить, не все же здесь были политическими заключенными". "Да и выводили же их магические стражи, а они подчиняются только документам..."