Не прошло и года, как имя и этого наследника исчезло из манифестов - 25 апреля 1719 года, проболев совсем недолго, четырехлетний мальчик-отрада и надежда стареющих царственных родителей, умер. Как сообщают источники, на похоронах Петра Петровича произошла весьма символическая и кощунственная сцена: псковский ландрат Степан Лопухин что-то сказал своим соседям, стоящим рядом с ним в церкви на заупокойной молитве, и засмеялся. Подьячий Кудряшов так объяснил окружающим причину странного смеха Лопухина: "Еще его, Степана, свеча не угасла, будет ему, Лопухину, впредь время". В Тайной канцелярии, куда тотчас была отправлена веселая компания, Кудряшов признался: "Говорил он, что свеча его, Лопухина, не угасла потому, что остался великий князь, чая (полагая.- Е. А.), что Степану Лопухину впредь будет добро".
Дело заключалось в том, что Лопухины - родственники заточенной в монастырской темнице старицы Елены - опальной царицы Евдокии Федоровны - после смерти Петра Петровича явно воспрянули духом и даже могли себе позволить публичные шутки. Оснований для оптимизма у них было достаточно: со смертью Петра Петровича у Петра Великого не осталось больше сыновей - наследников, и престол должен был отойти к единственному отпрыску мужского пола великому князю Петру Алексеевичу - сыну царевича Алексея и почти ровеснику умершего Петра Петровича.
Нельзя сказать, что этому мальчику, родившемуся 12 октября 1715 года, повезло с первых дней его недолгой жизни. Брак его родителей - царевича Алексея и Софии-Шарлотты крон-принцессы Вольфенбюттельской - был результатом политических интриг российского, саксонского и австрийского дворов. При этом, разумеется, мало кто интересовался взаимоотношениями молодых, которые сразу же не наладились. Впрочем, супружество их длилось недолго. В 1714 году Шарлотта родила дочь Наталью, а почти сразу же после рождения второго ребенка - Петра - она умерла. После гибели в 1718 году отца дети остались сиротами. Их дед, Петр Великий, фактически не обращал на внуков никакого внимания, предоставив их попечению случайных людей и слуг. Но несмотря на неблагоприятные [8] условия - как это часто бывает в жизни - дети росли здоровыми, и после смерти официального наследника престола великий князь, отпрыск клана ненавистных Петру Лопухиных, совершенно неожиданно для всех стал первым претендентом на корону российской империи. На его стороне была традиция передачи власти в России по прямой нисходящей мужской линии от деда к сыну и внуку. Традиция выступила тем непреложным законом, которому следовали люди, видя в этом основу стабильности и порядка.
Но великий реформатор России строил свою жизнь и жизнь своих подданных как раз вопреки традициям - шла ли речь о женитьбе на простолюдинке Екатерине - Марте Скавронской, или об изменении основ политики, культуры, экономики и быта. Поэтому 5 февраля 1722 года он принял уникальный в российской истории закон - "Устав о наследии престола". Смысл его состоял в том, что за самодержцем закреплялось право назначать себе наследником того, кого ему заблагорассудится, не считаясь при этом ни с традициями, ни с мнениями людей. В "Уставе" говорилось: "…за благо разсудили Мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле Правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея узду на себе". Чуть выше приводился исторический пример: великий князь Иван III вначале назначил наследником престола внука Дмитрия, но затем передумал и передал престол своему сыну Василию, "усматривая, - отмечалось в "Уставе",- достойного наследника, который бы собранное и утвержденное наше Отечество, паки в расточение не упустил".
"Устав" 1722 года не был просто декларацией. При нем прилагалось "Клятвенное обещание", по форме которого все "верные подданные, духовные и мирские без изъятия", должны были публично поклясться, что "ежели его величество по своей высокой воле и по нем правительствующие государи российского престола кого похотят учинить наследником, то в их величества воле да будет…", а сами подданные обязывались признавать эти решения без сопротивления: "А ежели я сему явлюсь противен, - вслух произносил каждый из них в церкви,- или инако противное что помянутому уставу толковать стану, то за изменника почтен и смертной казни и церковной клятве подлежать буду".