В начале 1730 года, решая судьбу русского престола после смерти бездетного Петра II, верховники при выборе кандидатуры на освободившееся место исходили из собственных политических расчетов и не считались ни со старым, ни с новым порядком наследования - ведь и по традиции, и по "Завещанию" Екатерины на престоле должен был быть сын старшей дочери Петра, Анны Петровны, которому оказывалось преимущество как единственному из здравствующих мужчин династии Романовых. Но этого не произошло; призвание на престол Анны Ивановны - племянницы Петра I, курляндской герцогини - было признано верховниками наиболее целесообразным вариантом, который позволил бы им успешно осуществить давнюю мечту: с помощью условий - "кондиций" - ограничить самодержавие. Но верховники просчитались: подписав "кондиции", Анна приехала в Москву, здесь она быстро разобралась в обстановке и, воспользовавшись недовольством части дворянства поступками верховников, порвала "кондиции", восстановив самодержавие.
Примечательны ее дальнейшие действия: особым указом 17 декабря 1731 года был "возвращен" из забвения "Устав о наследии" 1722 года, что должно было развязать новой императрице руки при назначении себе наследника. Тогда же россияне услышали дивный указ: они должны были присягнуть в верности ребенку мужского пола, которого предстояло родить царской племяннице Анне Леопольдовне, для которой еще даже не подобрали мужа. Многие тогда, подобно Артемию Волынскому с его друзьямн-"конфедентами", были поражены: "Почему знать, что принц мужеска полу родится?" Но Анна Ивановна знала, что делала: как будто по ее заданию, правда девять лет спустя после этого указа, Анна Леопольдовна, выданная в 1739 году замуж за Антона-Ульриха принца Брауншвейгского, для "матушки-царицы" родила в августе 1740 года "богатыря" - принца Ивана. Ивана тотчас объявили наследником престола, хотя по старому счету его "бил" все тот же сын Анны Петровны. Но тут-то и сгодился "Устав о престолонаследии" Петра Великого, который позволял Анне Ивановне распоряжаться будущим по своему усмотрению.
Когда вьюжной ноябрьской ночью 1741 года Елизавета Петровна свергла младенца императора Ивана VI Антоновича, [12] то она поступила как классический узурпатор, ибо, с одной стороны, она, как и все, присягала в верности завещанию Анны Ивановны, а с другой стороны, согласно традиции и "Завещанию" Екатерины I, под которым стояла подпись и Елизаветы, престол должен был отойти к десцендентам Анны Петровны, то есть к Карлу-Петеру-Ульриху, родному племяннику младшей дочери Петра Великого. Чтобы избежать династических и международных осложнений, Елизавета срочно выписала из Голштинии племянника, оставшегося к этому времени круглым сиротой (мать умерла в 1728-м, а отец - в 1733 году). Крестила его как Петра Федоровича и официально объявила наследником престола. Законный же император Иван VI все годы царствования Елизаветы Петровны сидел в темнице, и его имя было официально запрещено упоминать где бы то ни было. Многочисленные указы Елизаветы повелевали изъять из обращения все манифесты, монеты, книги с упоминанием имени или изображением юного императора, а также его матери. Более того, Елизавета пошла на беспрецедентный (правда, в дореволюционной истории) шаг - изо всех государственных учреждений были изъяты абсолютно все делопроизводственные бумаги за весь краткий период правления Ивана VI - с 17 октября 1740 до 25 ноября 1741 года. Когда же избежать упоминания Ивана было невозможно, то писали глухо: "принц" или "известная особа". Не будем распространяться на тот предмет, что лучшего способа повысить популярность человека в народной среде, чем запретить упоминание его имени, трудно и придумать.