Это – ошибка власти: потакание причудам памяти. Это рассыпание в любезностях под каждый праздник: «Дорогие ветераны труда, без вас бы мы…»
Дорогие ветераны труда, без вас бы мы не родились на свет, это сущая правда. Но те, кто родились бы вместо нас, жили не в столь засранной вами стране, что тоже правда.
Власть могла бы устроить, пусть виртуально, образцово-показательный, изолированный от страны городок, Старосоветск, заселенный взыскующими СССР. Чтобы получали реальные советские пенсии в советских рублях. Чтобы ходили в советские магазины. Чтобы – «третья касса, колбасу за два двадцать не пробивать! Куда прете?!» Чтобы пельмени из крахмала и туалетной бумага – в очередь, и чтоб кульки из серой бронебойной бумаги, и алюминиевые совки. Чтобы взрывающийся телевизор «Горизонт» – по записи через три года, и только инвалидам, а программ по этому телику – только две, и по обеим – решения ЦК, и никаких мыльных опер. За мясом – плацкартой в Москву. Газета – «Правда». В универмаге – сандалеты. Лекарства – затри копейки, но лишь советские.
И всюду сотни, тысячи скрытых камер.
Те пенсионеры, что остались, пусть смотрят это reality-show в режиме online. Трансляция на избирательных участках – в обязательном порядке.
Они не признаются в предательстве идеалов.
Всю жизнь уверяли, что существуют «ради будущих поколений» («если не дети, то внуки…»). Вынырнув из совка, про поколения забыли, замкнувшись на себе.
«Дайте нам умереть спокойно, а дальше делайте, что хотите» – начертано на первой странице каждой пенсионной книжки.
Диалектика, косым клином вбивавшаяся в институте, давно заброшена в ветхий чуланчик мозга. В полученных мною сотнях писем упоенно описана советская ничтожная зарплата и такая же колбаса.
Мысль о том, что нынешним молодым неохота жить и на мэнээсовские сто тридцать, и на профессорские четыреста, равно как и вообще есть колбасу а, не, скажем, гамбургеры или суши – вытеснена из сознания. Успехи внуков – знающих языки, одевающихся по моде, уже в студентах снимающих квартиры и покупающих машины, имеющих банковские карточки, подрабатывающих на каникулах за границей – игнорируются.
Покупки и подарки, сделанные детьми, торжественно прячутся, потому что разве можно портить такие красивые вещи.
Сто каналов по антенне-кабелю-спутнику, раблезианское изобилие в магазинах от мебельных до книжных, строительный бум, упятерение автомобилей, кинотеатры с dolby, сетевые харчевни, ночные клубы – это все «разврат», потому что достается их детям за деньги, а не на халяву лично им.
Мой коллега, переселивший своих стариков из коммуналки в отдельную квартиру, долго не мог понять их слез. Сначала думал: от счастья. Но сквозь всхлипы услышал: «эта квартира не наша». Принялся объяснять, что собственность и правда оформлена на него (таким образом он получает льготу на подоходный налог), но что они прописаны постоянно, так дай Бог им долгих лет. Не помогло.
Оказалось, что «не наша» – значит, «не государственная». Они хотели не приватизированного, а именно Государственного Жилья, потому что Государство в их глазах было вечным, и под его дланью были вечны и бессмертны они.
Такой российский Хеопс, пирамиды, новый древний Египет.
Вот почему они так отчаянно, так яростно ратуют за сохранение госсобственности, госучета, госконтроля: оставляя итогом жизни неухоженную, неумытую, истеричную страну, а также не всегда пылающих любовью потомков, они вне государства теряют право на бессмертие, с чем примириться не хотят. Вечное, сильное, мудрое государство – это их ultima ratio и одновременно ultima thule. Борьба с государством – это борьба против их рая.
Ведь признаться в собственной смертности – значит спросить себя: каков итог жизни? Что я сделал, в чем должен покаяться, что изменить, что оставлю? И поверить в бессмертие духа можно, только когда ответы на эти вопросы для духа утешительны.
Одна из моих родственниц умерла в эпоху тотальной частной собственности, жилплощадь отошла государству. С ней нельзя было говорить ни о приватизации, ни, тем более, о завещании: «Я пока жива». В итоге без квартиры осталась моя сестра, подобно сестре милосердия ухаживавшая за ней последние годы.
В общем, «дайте нам дожить спокойно!».
Это их право.
Когда б не одно обстоятельство.
В переводе с лукавого на обычный язык их требование означает: «Пока мы живы, ухаживайте за нами и платите за нас! Дотируйте телефонные разговоры, квартиры, газ, электричество, транспорт, лекарства! Мы со своей прежней властью, страной, государством – банкроты, но вы, нынешняя власть, страна и государство, вы обслуживайте нас, потому что вы же не смеете бросить нас в одиночестве!»