Был у меня лихой случай, когда подчиненного, британца, я летал увольнять в Лондон, где нашел его квартирующим в прелестнейшем, обжитом еще Вирджинией Вулф, районе Блумсбери, но в подвальном этаже, где каблуки прохожих мелькали в крохотном оконце под потолком и пахло сыростью, болезнью и бедностью. И подчиненный рассказывал, как сломал три месяца назад палец ноги, по причине чего не может вернуться на работу в Россию, и в доказательство снимал с ноги носок и тыкал в лицо ступней. А я жестко спрашивал, где же, в таком случае, его sick list, больничный, и думал о том, что его работу уже три месяца делают другие люди, которым приходится платить дополнительно, отчего рушится бюджет компании. И, кстати, мой годовой бонус.
Или я увольнял однажды проработавшую с первого дня компании барышню, которую сам же заманивал на повышение, с которым она категорически не справлялась, и барышня спрашивала: «Я что, десять лет работала и была на хорошем счету, а теперь раз – и уволить?» – и я кривился от этого вопроса, как от зубной боли, поскольку почти невозможно было сказать честное «да».
И спасало разве то, что технологии и логике увольнения меня учил мой собственный начальник, немец Михаэль фон Ш., который требовал, чтобы я минимум дважды в подробностях объяснял подчиненному, почему им недоволен, и только на третий раз ставил вопрос ребром.
Знаете, оказывается, это ужасно тяжело – обосновывать причину своего недовольства. Приводить рациональные аргументы. Опускать эмоции. Объяснять, чего ты ждешь. И вообще, быть объективным.
А потом, когда все аргументы исчерпаны, так же невыносимо тяжело думать об ответственности за доверенный тебе бизнес и говорить человеку в лицо, что ты с ним расстаешься, и обсуждать условия расставания.
Вот тогда я и понял, почему начальник при увольнении должен глядеть в глаза подчиненному. Потому что в этом случае он разделяет стресс увольнения вместе с ним. И вот эта боль, этот ужас, эта тяжесть страхуют от опрометчивых, случайных, эмоциональных решений куда надежнее, чем весь КЗОТ от Гостомысла до наших дней.
Но теперь я точно знаю, откуда проистекает новое русское увольнение.
От разлитого в обществе цинизма.
Увольнение – это очень внутренне циничная вещь: ведь, увольняя, ты ценой крушения чужой карьеры строишь карьеру собственную, – карьеру рачительного руководителя, которому интересы бизнеса важнее душевного спокойствия. То есть идешь по чужим головам, какими бы соображениями это не объяснялось.
А циники, как мне когда-то объяснял один умный, но цинизма также не лишенный человек, бывают трех типов.
Старые циники – это те, которые идут по головам, когда другого выхода нет.
Просто циники – это те, что идут по головам, когда это самый прямой путь.
А новые циники идут по головам, удивленно спрашивая «Какие головы?». И фишка тут не в том, что они притворно не замечают чужих – и живых – голов. А в том, что они, и правда, считают, что слабые головы созданы для хождения по ним. Ведь им же однажды объяснил популярно их лидер, что «слабых бьют». И, соответственно, дал отмашку слабых бить.
И вот эти, третьего типа, циники, составляют ключевую фигуру наших дней – причем, боюсь, вне зависимости от возраста, пола, вероисповедания и даже политической ориентации. Они не встречаются с тобой, не объясняют резонов и не смотрят тебе в глаза по той простой причине, что эти действия – лишняя работа их сердца, лишняя загрузка их мозга и вообще неприятная эмоция, которой они, новые тонко устроенные гедонисты, платонианцы и неогегельянцы, хотели бы избежать. Зачем портить себе настроение? Ведь коли явление не существует в мозгу – оно ведь и вправду не существует?
Если вы читали данные февральского, этого года, исследования ВЦИОМ, то помните, что в ответе на вопрос, как изменились россияне за последние годы, первое место занял ответ: «стали более циничными». 59 %.
Следует уточнить: циничными по третьему типу. Прежние русские стали новыми циничными русскими.
Это значит, что увольнений в новом стиле будет больше, и к ним должен быть готов любой.
Крайне забавно будет поболтать на эту тему с Байбаковым, если накануне президентских выборов он узнает о своем увольнении от собственного шофера.
2007
Я приду плюнуть на ваши могилы
Зимой я катаюсь на сноуборде, летом – на роликах; оптимальное место в Москве для последнего – Поклонная гора с ее военным антиквариатом и ровным асфальтом, а упоминаю об этом по той причине, по какой драматург, еще до первой реплики, сообщает: «в столовой, слева от камина, висит охотничий карабин». Ну вот, вы предупреждены, а теперь пьеса.