– Вызывали? – спросил старший, протягивая повестку. – Пётр Завьялов. По какому, извините, вопросу?
– Прошу присаживаться, – чуть растерявшись, пригласил я. – Этот товарищ… с вами?
– Тоже Пётр Завьялов. Сын. Так которого же из нас, разрешите узнать?
Чувствуя, что краснею, я не сразу сумел найти подходящие слова для ответа. Вот ведь какие ситуации иной раз подстраивает жизнь: кто же из них двоих частушечник? Кого односельчане решили гнать в шею из родной деревни? Неужели этого добродушного русобородого дядьку с умными и приветливыми глазами? Вряд ли он будет распевать подобные частушки.
Для начала пришлось попросить его рассказать о себе.
Завьялов охотно рассказал о том, что родился в семье крестьянина-середняка, служил до революции в царской армии и воевал на империалистической, кормил в окопах вшей «за бога, царя и отечество». Домой вернулся после ранения, а дома беда превеликая: жена умерла, оставив троих детишек, и правит хозяйством подросток – старшая дочь…
– Так что вы, товарищ, спросить хотели? – поинтересовался Завьялов-старший.
А я и не знал, обижать его своим вопросом или нет. Язык не поворачивался спросить: скажите, мол, давно ли вы занимаетесь сочинительством антисоветских частушек? И вместо отца обратился к сыну:
– Ты любишь петь?
– Ещё как! – расплылся в улыбке мальчишка.
– И какие же песни тебе нравятся?
– Разные. Про буржуев, про… – и умолк, испуганно покосившись на отца.
«Вот, значит, кто из них антисоветчик-частушечник, – подумал я, – вот кого требуют авторы заявления в три шеи гнать из их села…» Я знал, что в таком возрасте никто не гарантирован от шалостей, за которые обычно наказывают «семейным судом». Но строго спросил:
– Расскажи-ка толком, кто тебя научил разную дрянь петь. Сам знаешь какую: не только про беляков и буржуев.
Завьялов-младший поднял доверчивые, виноватые глаза:
– Так ведь разное у нас поют. Кто одну, кто другую частушку. Особенно, когда в праздники самогона напьются и по селу с гармошкой ходят. Поют, а я запоминаю, да и давай после перед ребятами нашими голосить. Разве нельзя?
– Можно-то можно, да только не каждую частушку петь надо. Себя и отца позоришь. Хочешь знать, что о тебе односельчане пишут? Будто ты сам сочиняешь вредные частушки про Советскую власть. Правда это?
Парень вскочил со стула, замахал руками, забожился:
– Враки все, чистые враки, чтоб мне сквозь землю провалиться! Ванькина это работа: полез на меня с кулаками, а я ему юшку спустил. Вот и написал, чтобы отомстить.
– Может, и Ванька писал, – пришлось согласиться, – но почему же и другие заявление подписали?
Молча наблюдавший за нами Завьялов-старший решил вмешаться:
– Вы не сомневайтесь, я со своим огольцом по-свойски поговорю. Так, что больше не запоёт…
Жалко мне стало парнишку. И я повёл с Завьяловыми обыкновенный житейский разговор: о том, почему не всякую частушку следует не только петь, но даже запоминать; как многие озлобленные враги, настоящие, а не мнимые антисоветчики, стараются навязать доверчивым людям, вложить им в уши свою мерзопакостную, насквозь лживую и клеветническую стряпню. И к каким серьёзным неприятностям может это в конце концов привести честного человека.
Напоследок попросил старшего Завьялова:
– Вы сынишку не трогайте, не надо. Со всяким ошибка может произойти. Важно понять её и больше не повторять, а порка в этом деле не помощник.
И когда уже прощались, спросил у Петра Завьялова-младшего:
– Честно скажи: не будешь петь?
– Ни в жисть! – поклялся он. – Отсохни язык, если совру! А от кого другого услышу, пусть на себя пеняет – спуску не дам.
И тут он рассказал, кто его учил петь антисоветские частушки.
Расстались мы дружески, договорились, что никогда больше не будем встречаться по таким делам. И не встречались. Но все же, пожимая руку отцу, я посоветовал:
– Расскажите об этом случае вашим коммунистам и бедняцкому активу. Надо усилить воспитательную работу с молодёжью, хорошенько присматривать за ней.
Так закончился этот разговор. А ведь могло быть иначе. Не помоги мы пареньку, не образумь и не защити его от ошибок, и те же кулацкие сынки постарались бы втоптать его в грязь.
Я сразу же доложил Якову Фёдоровичу о том, что мне стало известно о частушечниках. И он поручил начальнику оперативного отдела заняться настоящими антисоветчиками. У чекистов не было оснований миндальничать с ними.
Время было тревожное. Страстный призыв В.И.Ленина звал народ на борьбу с внутренними врагами с не меньшей силой, чем на смертный бой с белогвардейскими ордами и иностранными интервентами.
Звала партия и нас, липецких чекистов, на борьбу со злостными расхитителями народного добра и матёрыми спекулянтами, которые с некоторых пор свили гнездо неподалёку от города, на узловой станции Грязи. Сигналы, один тревожнее другого, поступали оттуда в ЧК чуть ли не каждый день. То бесследно исчезали вагоны, гружённые зерном. То оказывались пустыми платформы, ещё недавно наполненные до краёв каменным углём. То промышленные предприятия в ближних и дальних городах били тревогу – пропало направленное к ним сырьё.
Грязинские железнодорожники беспомощно разводили руками:
– Сами не можем понять, что происходит…
Дошло до того, что даже Липецкой электростанции грозила остановка: не стало нефти. А между тем на станцию давно поступило извещение о том, что из пункта отгрузки цистерны с нефтью были отправлены точно в срок.
Я.Ф.Янкин сам занялся расследованием этого более чем подозрительного исчезновения.
– Пока нам известно только одно, – говорил он на совещании оперативных работников ЧК. – Мы достоверно знаем, что на станции Грязи орудуют прожжённые ворюги, ворочающие миллионами золотых рублей царской чеканки. На железнодорожном узле процветает безбожная, в огромных размерах спекуляция наворованными у государства мануфактурой, углём, хлебом и нефтью. Спрашивается: кто, кроме спекулянтов-оптовиков, может быть заинтересован в такого размаха «коммерческих» операциях? Кому могла понадобиться нефть, предназначавшаяся для электростанции? Возможен такой вариант: одновременно с этой нефтью через станцию должны были проходить цистерны в какой-нибудь другой город, и железнодорожники перепутали, заслали наш груз не по адресу. А если нет? Если произошла не путаница, а самое обыкновенное хищение? Или снабженцы электростанции вошли в сделку со спекулянтами и за крупную мзду переотправили своё топливо в другое место?
Яков Фёдорович взял со стола бумажку, посмотрел в текст.
– Учтите, товарищи, электростанция может вот-вот остановиться, – продолжал он. – А с ней и все городские предприятия. Уездный комитет партии под мою личную ответственность обязал нас в ближайшие дни распутать этот клубок. И мы обязаны его распутать.
Сразу же после совещания на станцию Грязи выехала группа оперативных сотрудников ЧК вместе с известным нам своей честностью работником городской электростанции. Прибыв на место, они привлекли к работе и чекистов-транспортников железнодорожного узла. Начались осторожные, скрытые от всех поиски хотя бы одного, пусть незначительного, звена в преступной цепи.
Нет, через станцию нефть никуда больше, кроме Липецка, проходить не должна была. На путях узла в эти дни не разгружалась ни одна цистерна с топливом. Нет, для электростанции нефть все ещё не поступала…
Так где же тогда нефть?
И тут Якова Фёдоровича осенила идея: а что, если наш представитель электростанции, попав в безвыходное положение, согласится мнимо купить топливо за любую, самую баснословную сумму? Сколько запросят, столько и отвалит наличными, хоть через банк. А не захотят – любым другим путём.