Поручик карабинеров, присутствовавший при допросах, спросил меня, зачем я явился.
— У нас нет здесь своих адвокатов, поэтому будьте любезны сообщить мне причину ареста моих товарищей, — сказал я.
Поручик насмешливо ответил мне:
— И у вас хватает еще храбрости и нахальства являться сюда и спрашивать, в чем обвиняются арестованные коммунисты? Вы прекрасно знаете, что они стреляли по грузовикам фашистов.
— Дело не в храбрости или нахальстве, речь идет о законе и его нарушении, — возразил я сухо.
— Вы являетесь главным виновником, — вспыхнул поручик, — вы должны быть вместе с ними.
— Почему же вы тогда меня не арестуете? — спросил я.
— Правительство не желает вашим арестом способствовать вашему избранию в палату депутатов.
— Это меня не касается. Я пришел сюда, чтобы заняться защитой своих товарищей. Другие нападают, а коммунистов сажают в тюрьмы. Потрудитесь сообщить, в чем вы обвиняете арестованных.
— Арестованные коммунисты обвиняются в том, что они стреляли по грузовикам, в которых прогуливались фашисты. Ранено десять человек, из них один — тяжело. Есть указания на то, что это сделано коммунистами, — соблаговолил наконец объяснить поручик.
Было ясно: арестованы за то, что коммунисты. Доказательств никаких. Полиция обыскала квартиры не только арестованных, но и их родных и знакомых, но оружия не нашла.
Товарищей по истечении предельного срока предварительного заключения вынуждены были освободить за отсутствием улик. Фашисты не возобновили своей «прогулки» по городу, как любезно выразился поручик, ибо, хотя в городе не нашли ружей, все же выстрелы были меткие.
В новой моей резиденции, Кунео, я никогда не проживал больше двух дней подряд, находясь в непрерывных разъездах от одной секции Палаты труда к другой; профсоюзные собрания, политические совещания с товарищами, избранными в местные муниципалитеты, отнимали все мое время. Номера газеты я готовил, так сказать, на ходу, во время продолжительных остановок в каком-либо месте. Я так и возил с собою необходимейшие орудия редакционного производства: перо, бумагу, ножницы и клей.
Реакция усиливалась. Через Кунео по направлению к горам Тенда у французской границы проходили сотни беженцев из Тосканы, из Ломеллины, из Эмилии, спасаясь от фашистов и полиции, и обращались за помощью к нам. Сначала они по старой, укоренившейся привычке приходили в Палату труда, но вскоре пришлось устраивать эти посещения в более укромных местах, чтобы избежать полицейской слежки.
Однажды на условленный пункт явился ко мне парень, по виду рабочий.
— День добрый! Ты секретарь Палаты труда? — обратился он ко мне.
— Ты кто? — спросил я его.
— Товарищ, меня направил к тебе секретарь павийской Палаты труда, чтобы я…
— Документы! — потребовал я: парень определенно мне не понравился.
— Видишь ли, — ответил он мне, — документов мне не дали: секретаря не было в канцелярии, а меня должны арестовать. Помоги мне перейти границу.
— Ладно, — сказал я, — приходи сегодня вечером в девять часов на Пьяцца д’Арми.
Парень, довольный, ушел. Один из товарищей отправился следом за ним. Я не ошибся: не подозревая слежки, негодяй прямым рейсом отправился… в управление полиции.
Вечером он явился на свидание аккуратно в назначенное время и получил основательную взбучку вместо ожидаемых сведений.
Несколько дней спустя меня вызвали к следователю.
— Против вас имеется серьезное обвинение, — заявил мне следователь, пытливо глядя на меня из-под очков, — в оказании содействия тайной эмиграции.
Я молча выжидал, что последует за этим.
— Вы ничего не имеете сказать?
— Ничего.
— Вы переправляете рабочих через границу, у нас есть доказательства.
— Как это — переправляю? Не понимаю!
— Да, переправляете. Мы перехватили ваши письма к рабочим, которые собирались перейти границу. Рабочие эти разыскиваются полицией.
— Что же имеется в этих… моих письмах?
— Указания, как и где найти работу, — сообщил судья.
— Я обязан как секретарь Палаты давать эти указания.
— Согласен, но почему же вы всех их направляете для этого в Тенда? — ехидно спросил судья.
— А вы можете указать мне, где они могут теперь найти работу? В Тенда имеется центральная электрическая станция, каменоломня, работа по постройке линии Кунео — Ницца… — перечислял я, зная, что судье нечего возразить, так как других работ в провинции не имелось. Правда, у арестованных нашли мои письма, в которых я рекомендовал их союзу рудокопов в Тенда, что, по мнению судьи, должно было значить: «Переправьте их во Францию». Мне была устроена очная ставка с одним из арестованных, но судье это не дало ничего. И, несмотря на горячее желание посадить меня в тюрьму, ему пришлось меня отпустить за недоказанностью обвинения.