Громкие аплодисменты ответили на этот призыв.
Ночь я, конечно, провел в тюрьме: на этот раз полиция не дала мне уйти…
Главный начальник полиции был разъярен.
— Где вы были? Хорошенькое дело: вовлекли людей в забастовку и потом покинули их…
Невероятно, но достойный полицейский в досаде за свою неудачу упрекал меня в… предательстве рабочего класса! Комиссар отомстил мне тем, что задержал в тюрьме дольше других арестованных.
Наутро, увы, прибыла условленная телеграмма о прекращении забастовки. Это был тяжелый удар. Фашистские банды, притихшие во время всеобщей забастовки, снова с еще большим зверством возобновили свои погромные действия. Подавленным провалом забастовки, измученным столькими предательствами рабочим пришлось переключить свои силы на защиту от этих бандитов.
Глава XXVII
IV Конгресс Коминтерна. Встреча с Лениным. Фашистский переворот
Тотчас по выходе из тюрьмы я получил от Исполкома партии сообщение о том, что я включен в число делегатов, посылаемых партией на IV конгресс Коминтерна и на II конгресс Профинтерна. Не могу описать волнение, овладевшее мною при этом известии.
Было решено, что товарищи должны постараться получить легальные заграничные паспорта.
Я пошел в префектуру. В Италии получить заграничный паспорт — дело длительное.
Комиссар был приятно удивлен:
— Как, вы хотите уехать за границу? Знаете, это было бы неплохо.
И затем добавил:
— Вы там рассчитываете остаться?
— Да, да! — ответил я.
На лице чиновника явно отразилась радость.
«Одним меньше», вероятно, думал он.
— Много потребуется времени для получения паспорта? — спросил я.
— О нет, зайдите через три дня.
Через три дня я зашел и… невероятно, но факт — получил заграничный паспорт! Ясно, что комиссар торопился отправить меня. Он был весьма любезен, даже пожелал мне счастливого пути.
— А на границе ваши коллеги не сыграют со мной какой-нибудь шутки? — спросил я.
Помилуйте, что вы!.. Он хотел еще что-то добавить, но удержался.
Тогда охотно отправляли за границу беспокойных людей. Теперь не то.
Дни, которые оставались еще до моего отъезда в Россию, прошли для меня в лихорадочном беспокойстве: я все еще боялся, что какое-нибудь происшествие или арест помешает мне уехать. Однажды утром полицейский, состоявший при Палате труда, сообщил мне:
— Комиссар желает говорить с вами немедленно.
Сердце во мне замерло: «Вот тебе и поездка!»
Оказалось, что в числе «преступлений», совершенных мною в качестве журналиста, числилось оскорбление короля. Этому я и был обязан вызовом к комиссару.
Дело происходило в конце августа 1922 г. «Стефани» — правительственное телеграфное агентство — за несколько дней перед этим сообщило в необычайно цветистых фразах, что «его величество наш обожаемый монарх вчера в Вальдьери при пожаре, происшедшем в скромной хижине горца, оказал помощь пострадавшим, не заботясь о личной безопасности».
Об этом событии вся итальянская печать кричала, как о великом подвиге. Я навел справки на месте происшествия и написал маленькую заметку в нашем журнале, в которой сообщал, что «король не вылил ни одного ведра воды, а если бы и вылил, то, получая шестьдесят миллионов лир в год, он прекрасно вознагражден за подобную сверхурочную работу. Пожарные, действительно рискующие жизнью, получают меньше короля, а, когда они погибают, «Стефани» не дает себе труда называть их имена». Подписана статейка была «Меднобородый».
Похоже, что король почувствовал себя обиженным! Комиссар предлагал мне сознаться, что я автор. Я отрицал это.
— Мы прекрасно знаем, что вы Меднобородый, — утверждал комиссар.
— Ничего вы не знаете, — запротестовал я; мне стало не по себе, ведь впереди были Россия, конгресс и… Ленин.
— Струсили, — язвил комиссар.
Но я уже овладел собой.
— Напрасно вы приписываете мне авторство. Но если угодно, я согласен на очную ставку с обиженным.
— Я запрещаю вам говорить в таком тоне об его величестве! — рассердился комиссар. И отпустил меня.
На улице я чуть не кувыркался от радости.
Через два дня я уехал с тремя или четырьмя товарищами.
Впервые мне приходилось переступить границы своего отечества легально, с собственным паспортом в кармане. Спокоен я не был: у меня нет большого доверия к паспортам, которые выдает итальянское правительство. Когда я должен был поехать в Париж для дачи показаний по делу Лорио, Монмуссо, Суварина и Моната, я был арестован итальянскими властями в Бардонеккиа: невзирая на законнейший паспорт, я провел несколько дней в тюрьме…