А потом понял – слишком серьезный. Сидит, рассказывает, как ему нравится то, чем он занимается, а у самого лицо – будто умер близкий родственник.
Я его и так и эдак – непрошибаемый.
Как хотите, а для меня чувство юмора – это основной показатель наличия интеллекта.
Знать можно много, но многознание – еще не признак ума.
Я представил, как он будет сидеть за соседним столом, занудствовать, – аж передернуло. Хорошо сам отказался.
Вообще, чувство юмора когда-то было выработано белорусами как инстинкт самосохранения. Если ко всему, что происходит, относиться серьезно, через месяц сляжешь с неврозом.
Улыбаться и смеяться – страшно полезно. Говорят, минута смеха заменяет стакан сметаны. Прекрасная аналогия, хоть и не совсем прямая. Будь это действительно так, я бы в школе набирал за каждый урок английского языка килограмма по три.
Генриетта Владиславовна – прекрасный педагог и незабвенная личность. Ей было, видимо, лет семьдесят, когда она учила нас, оболтусов. Бабушка обладала совершенно резиновым лицом. Оно принимало тысячу разных форм. Когда ей что-то становилось интересно, она жевала очки. А когда сильно нравилось, как ученик отвечает, могла засунуть в рот пару пальцев. Вкупе с ее гипертрофированным британским акцентом («Ийиуэрап»—это Europe) смотреть на нее без смеха было совершенно невозможно.
Каюсь, прекрасной души была человек. Но мы ржали до боли в скулах. Пару раз я не мог у доски сказать ни слова. Не потому что не знал урок. Просто от смеха рта не мог открыть.
Продолжая тему о пользе смеха, вспоминается еще один случай из моего розового детства. Однокласснику вырезали аппендикс. Мы приехали в больницу навестить.
Смеяться ему нельзя было категорически. А мы привезли Матюкарий – англо-русский и русско-английский словарь ненормативной лексики.
Думаю, все знают, что смешнее всего тогда, когда смеяться категорически нельзя. На нашего товарища было страшно смотреть. Он был красный как рак, а из глаз лились слезы. От боли и смеха одновременно. Швы не разошлись каким-то чудом.
Не секрет, что с годами у нас привычка смеяться и даже улыбаться проходит.
Как говорится, смех без причины – признак дурачины. Все повторяют. И все верят.
Нельзя шутить директорам предприятий, министрам различного хозяйства, дикторам на телевидении. Ни в коем случае нельзя хохмить банковским работникам.
Кто-нибудь пройдет по улице, улыбаясь, скажем, солнцу (оно у нас такая редкость) – будут сторониться. На всякий случай. Чего это он такой веселый? Почему такой беззаботный? Может, зарабатывает сильно много? С чего бы это? Поди, и налоги недоплачивает…
В Америке много улыбаются. Но мне их улыбки не нравятся. Фальшивые они. Но лучше такие, чем никаких.
Как-то попала в руки прекрасная книжка Норбекова «Опыт дурака, или Ключ к прозрению». Рекомендую всем, кто периодически впадает в хандру и меланхолию. Очень освежает!
Норбеков рассказывает про тибетский храм Солнца, в который он попал в поисках путей лечения неизлечимых болезней.
В храме было одно простое правило. Все должны постоянно улыбаться. Кто это правило нарушал, обязан принести кувшин воды из близлежащего ущелья. Сам Норбеков попал на эту повинность чуть ли не в первый же день. С трудом спустился по скользким камням, набрал двадцатилитровый кувшин и стал подниматься обратно. Кувшин без ручек, можно нести только на голове. Тропа узкая, осыпается. Часа два поднимался. Наверху его встречает монах и с улыбкой говорит:
– Спасибо большое, что принесли нам воды, но вам придется сделать это еще раз!
– Но почему? – воскликнул измученный Норбеков.
– Вы не улыбались! – и указал на молодого монаха с биноклем.
За пару месяцев простого труда с постоянной улыбкой, постояльцы побеждают хвори, перед которыми официальная медицина бессильна.
Вернувшись, Норбеков стал экспериментировать. Оказалось, что если заставлять людей хотя бы по два часа в день ходить с прямой осанкой и улыбаться, нормализуется давление, снижается сахар в крови, короче, улучшаются все показатели здоровья.
С годами наши мимические морщины закрепляются, повторяя то настроение, которое все это время выражали.
Один мой друг, когда видит меня по утрам, каждый раз утверждает, что на моем лице отразились все ужасы первых пятилеток.
Поверьте, годам к шестидесяти кто был грустный, останется таким навсегда. Лицо привыкает хмуриться. Улыбка начинает требовать отдельных усилий.
А ведь улыбка – это очень красиво. И сексуально.
Люди, которые часто улыбаются, остаются симпатичными даже тогда, когда серьезны.