Эпизод первый – визуальное общение с участниками Фестиваля. Оно произошло, когда мы, послевоенные мальчишки, забравшись на крышу двухэтажного дома, расположенного на кольцевой дороге, глазели на вереницу открытых грузовых машин, везущих делегатов. Москва к тому времени ещё не совсем пришла в себя после войны. Народ был хмурый, одежда плохая, тёмных цветов. Автомобили, как правило, были или цвета хаки (грузовые), или чёрные (для чиновников высокого ранга). Частных авто были блёклых цветов, а более яркого цвета было мало. А тут мы увидели буйство красок: длинные отечественные грузовики марки ЗИЛ с прицепами, окрашенные в яркие цвета; стоящие в них молодые, ярко одетые в шикарную одежду люди разного цвета кожи, с весёлыми, открытыми лицами. Там даже были негры с рыжими волосами. Контраст был шокирующим! Лёжа на крыше и потягивая «бормотуху», мы любовались зрелищем и рассуждали, что могли бы делегаты просто пройти колонной (как на праздничных демонстрациях), так как проезд на автомобилях, наверное, дорого обошёлся властям, но им был необходим такой караван машин, для предотвращения «всеобщего общения народов».
Второй эпизод – участие в «Девичнике», который состоялся в ЦПК им. Горького и собрал девчат со всего света. Участие происходило весьма оригинально! Я, красивый молодой человек, пришёл к парку вместе со сверстниками, желая познакомиться с какой-нибудь иностранной девушкой, желательно мулаткой. Мы попытались попасть на празднование ходами, известными нам из опыта проникновения на зимний каток, минуя большую очередь, охраняемую конной милицией. Все наши попытки были тщетны. Парк охранялся двумя кордонами милиции. Первый, наружный, – это милиционеры и «топтуны» мужского пола. Второй – кордон с внутренней стороны за высокой решётчатой оградой – это девчата-милиционерши с обалденными причёсками и крохотными пилотками, в парадной форме. Пацаны упорно ждали окончания праздника, когда девицы валом станут покидать парк, а между делом до полуночи продолжали попытки проникнуть за ограду. Милиция нас отлавливала и выдворяла за территорию парка, а если повторно кто-то попадался, то его избивали, а позже сообщали по месту учёбы или работы. В ватаге страждущих пацанов доходило до того, что симпатичных мальчишек переодевали в спортивную форму, подкрашивали им губы и помогали проникать в парк. Самое сложное было миновать ограду через служебный вход. Моя попытка проникнуть в вожделенный рай, миновав кордоны, оказалась удачной. Попав в парк, я стал примыкать к большим группам русскоязычных девчат и «вливался» в коллектив, но если со мной кто-то пытался познакомиться, делал вид, что ничего не понимаю. Приходилось прибегать к конспирации и привыкать к обстановке. Первое, что я сделал, – это хорошо «заправился», так как там была бесплатная выпивка и жрачка. «На халяву» можно было попить пунша или сухого вина и закусить бутербродами с икоркой и копчёной колбаской. Снедь располагалась на длинных столах, установленных прямо у края газона вдоль дорожек из красной кирпичной крошки. «Девичник» гудел, как разворошённый улей. Многие девчата были одеты в полуспортивные наряды с национальной красочной символикой. Разбившись на группы, они развлекались, как могли: одни пели песни типа «Подмосковные вечера», другие что-то бурно выясняли, третьи во что-то азартно играли. Многие были выпивши. Я наблюдал несколько свар, которые разнимали милиционерши. Дрались девчата, как женщины из ВДВ. Меня конкретно поразило, что некоторые пары девчат уединялись в кусты и мило общались друг с другом вплоть до поцелуев: не то учились, не то целовались по серьёзному. Это я видел, пожалуй, первый и последний раз за все прожитые годы. Удалось мне погулять по парку недолго – чуть более получаса. Меня выследила симпатичная милиционерша (видимо, по походке), вежливо попросила покинуть парк, проводив за территорию, где меня уже встречали милиционеры. Допросили, составили протокол и отпустили. При этом выспрашивали об обстановке на «Девичнике» и просили о влюблённых парочках не распространяться. Я не придал просьбе значения, но когда рассказал парням, что девицы лапали друг друга и целовались, мне никто не поверил и, мало того, меня высмеяли. Но ведь я видел это своими глазами!
Общее впечатление о Фестивале было у меня удручающее. Возможно, потому, что я не видел самих культурных и спортивных мероприятий. Но к своим шестнадцати годам уже кое-что в жизни повидал и кое-что понимал! Фестиваль мне казался пиром во время чумы. Кругом разруха, бездорожье и кое-где ещё «голодные времена» (особенно в деревнях), а тут многомиллионные затраты за счёт народа. В 1957 году наступил срок выплаты по займам. Население, которое «добровольно – принудительно» вынуждено было десятилетиями покупать облигации, надеялось на возвращение денег. Увы! Весной правительство перенесло срок выплаты на двадцать лет, якобы по «предложению трудящихся». Вот на какие денежки провели Фестиваль!