Настоятель кинулся во двор, по пути разбудив монахов. Когда они добрались до ребенка, все было кончено. Лукаш стоял над разорванным в куски телом мальчика с окровавленным лицом и хохотал нечеловеческим, сатанинским смехом. Его немедленно связали и бросили в холодный монастырский подвал, закрыли тяжелую дверь и повесили замок.
Когда Марии сообщили страшную новость, она потеряла сознание и настоятель просидел с ней всю ночь до самого утра. Когда она проснулась, то ничего не помнила и спросила: «Где мой ребенок?”
Настоятель не знал, что ей ответить он внимательно посмотрел на нее и для уверенности спросил: “Ты что-нибудь помнишь из прошлой ночи?” она не ответила и стала раз за разом, переходя на крик, как заведенная спрашивать одно и то же: “Где мой ребенок?”
Настоятель обнял ее по-отечески и сказал, что они похоронили его под старым дубом на территории монастыря. Она закричала и забилась в истерике обливаясь слезами, царапая пальцами пол. Он пробовал остановить ее, но ничего не получалось, Мария согнулась и конвульсивно скребя по полу размозжила косточки пальцев до мяса. Наконец она ослабла и потеряла сознание.
Предстояло решить, что теперь делать с детоубийцей. Для начала следовало его допросить. Настоятель попросил пойти с собой нескольких добровольцев, но, шокированные произошедшим, пришли все.
Взяв факелы, монахи вошли в холодный и темный подвал. Лукаша не было видно, лабиринт узеньких арочных ходов петлял, уводя их все дальше. Наконец они нашли его в полутемной пустой комнатке. Сизый свет из маленького подвального окошка, расположенного под самым потолком, плотным пучком падал ровно в центр, ровно в то место, где лежал Лукаш. Он разорвал на себе одежду в клочья и катался по полу воя от боли и всхлипывая.
Его кожа потрескалась, а из образовавшихся ран сочилась ручейками темная кровь. Он замер, встал на четвереньки и выгнулся в спине, внимательно рассматривая процессию черными, абсолютно без белков, нечеловеческими глазами. Затем несколько раз произнес: “Тьма придет, боль успокоит, мясо сожрет, кости перемелет”.
Как ни спрашивали Лукаша, больше ничего не добились. Настоятель, закрывая подвал на замок строго настрого предупредил, чтоб дверь никто не открывал и без него к Лукашу не ходил, даже не заговаривал.
На следующий же день снарядили двоих монахов и отправили с волом на санях в аббатство, с письмом от настоятеля.
Аббат заходил к Лукашу днем и вечером. Приносил хлеб и воду, но узник не притрагивался ни к чему. Его бока ввалилсь и сам он стал напоминать измученного тяжелой болезнью человека, похожего на высохший труп. Как-то, в одно из таких посещений Лукаш окликнул его и сказал: “Время пришло настоятель, зови братьев, хочу перед ними покаяться. Облегчить душу.”
Монахи собрались у дверей, детоубийца лежал в маленьком пятачке света. Он осмотрел монахов, а затем стал дико кричать, как будто его раздирают на части, слышно было как рвутся хрящи и трещат кости, его кожа отходила пластами, как старая ветхая ткань, обнажая мышечные. Лукаш упал и покатился в темный угол комнаты. Наступила тишина, присутствующие застыли в ужасе.
Из центра комнаты послышалось тяжелое ровное дыхание, сначала монахи увидели силуэт. Лукаш поднялся на колени, затем встал полностью во весь рост. Раздалось шуршание и из-за спины у него показались два черных перепончатых крыла. Существо зарычало так, что содрогнулись стены, затем одним движением подскочило к ближайшему монаху и распороло ему брюхо от паха до ребер, несчастный упал, корчась от боли, а Лукаш, не обращая более никакого внимания на оцепеневших от ужаса служителей, принялся пожирать внутренности несчастного. Выбежавшие на божий свет монахи в ужасе забаррикадировали дверь в кладовые, заложив ее бревнами и битым кирпичом.
Страх поселился в обители, настоятель вместе с братьями оставили все работы и целыми днями совершали молитвы, а по ночам до ушей монахов доносился рык и тяжелая поступь глубоко в недрах монастыря.
Нужно было как можно скорее очистить оскверненную обитель. Если экспедиция дойдет вовремя, то по весне сюда прибудут высшие саны с хоругвями и совершат обряд очищения. А пока надлежало молиться.
Аббат не перестал навещал бедную девушку, он подолгу оставался с ней и пытался поговорить, принес переписанные святые тексты. Но Мария молчала и постоянно прятала от него взгляд. Как-то раз, читая священный текст, то-ли от стресса и усталости, то-ли уже возраст давал о себе знать, он задремал прямо на стульчике у кровати Марии, а когда проснулся, то не поверил своим глазам. На ложе лежала его мать, она смотрела не него осуждающе и хриплым болезненным голосом обвиняла его в том, что он ее бросил на смертном одре и уехал, в том что она умерла именно из-за него. Настоятель протер глаза и сонное видение рассеялось. Перед ним была всего лишь спящая измученная горем девушка с очередной искалеченной судьбой.