Мария заболела и практически перестала выходить из убежища, по ночам она обливалась потом, а по утру все тело её горело. Он собирал травы и коренья, делал отвары и тогда на несколько дней ей становилось легче, но болезнь полностью все равно не уходила. Раз за разом недуг возвращался с новой силой и грозил новой бедой. Ничего не оставалось, как просить помощи у цыган.
Он пробирался уже знакомой тропой через лес в табор. Вечерело. Небо было наглухо затянуто тяжелыми серыми тучами, на землю мерно и не торопливо падали мелкие капли дождя. Сучья терновника цеплялись за одежду, кололи и царапали открытые участки кожи. Марек переползал через огромные стволы, покрытые толстым слоем зеленого мха.
Вот уже он увидел поляну и горящие костры с котелками у которых группками сидели люди. Заметив его, старший из них с седой напоминающей лопату плотной бородой мужик подошел к нему и протянул руку в знак приветствия. Рукава его красного кафтана были подобраны, обнажая крепкую жилистую руку почти до локтя. Иван поприветствовал его, поставил к его ногам котомку с рыбой и упал на колени, изможденный тяжелой дорогой, рассказал про Марию и попросил помощи.
Старик цыган поднял Марека с колен и выслушал, похлопал по спине и жестом пригласил к костру. Перед Мареком поставили большую кружку дымящегося, пряно пахнущего отвара и миску с похлебкой. Пока он ел, цыгане собрались в кружок неподалеку и что-то живо обсуждали. Затем старший подошел к нему и сказал:
“Марек, друг. Я отправлю с тобой Гюли, но с одним условием: как закончите, ты сразу приведешь ее обратно в табор. – он постоял, почесал плотную седую бороду и вздохнув продолжил – Ты не можешь здесь остаться на ночь, вам придется выдвинуться прямо сейчас. До наступления ночи. Я не могу нарушать обычая, береги себя друг. – он подошел и обнял его тепло, по-отечески.”
Марек раскланялся, к нему подошла черноволосая девушка необычайной южной красоты с большими карими глазами. На ее тонких руках было множество диковинных браслетов, а длинные ногти были выкрашены в черный. Ее длинная тяжелая юбка волочилась по земле, старик посмотрел на нее и сказал напутствующее слово:
“Помоги его женщине Гюли, если сможешь. В добрый путь! – она поклонилась ему и поцеловала массивный золотой перстень на его руке”.
Марек и цыганка вышли из табора уже почти ночью, на их счастье тучи разнесло холодным осенним ветром, на небе появилось множество ярких точек и зажегся серебряный месяц. Они шли сквозь заросли терновника, переправлялись через ледяные ручьи. Марек переносил цыганскую колдунью на руках. Он пытался с ней заговорить, но та не отвечала, и он сделал для себя обоснованный вывод, что она не знает языка.
До убежища оставалось совсем немного, как в десяти шагах перед ними выплыла из-за дерева фигура в черном монашеском балахоне. Цыганка замерла и рукой остановила Марека. Затем тихонько, стараясь не шевелится произнесла:
“Стой, не двигайся. – он замер и все свое внимание сосредоточил на неподвижном силуэте, цыганка прошептала – Не доброе место, кто-то разбудил усопшего. Он нас не видит, не шевелись.”
Колдунья стала что-то тихонько шептать на незнакомом ему языке, поводя кистью руки круговыми движениями по воздуху. Мертвец стал таять, растворяясь в воздухе как туман, но перед тем, как совсем растворится страшно прокричал и захрипел. От его утробного голоса у Марека все похолодело внутри, мертвец вещал:
“Колдунья не поможет ей. Он ждет тебя, когда придет время иди на его зов.”
Мираж совсем растаял, а колдунья испуганно посмотрела на Марека, но ничего больше не сказала до самого убежища.
Когда ночные путники вошли в хижину Мария билась в бреду, распластавшись на кровати, цыганка подошла к ней и присела рядом. К Гюли подбежала маленькая серая кошечка и потерлась о ее руку и замурлыкав улеглась рядом. Колдунья положила руки на лоб Марии и запела, однообразно и протяжно. Спустя какое-то время девушка открыла глаза, посмотрела на цыганку и еле слышно произнесла:
- Ты – Гюли?! Я видела тебя во сне, ты помогала мне...
– Да, это я!
Цыганка сказала, что ей нужно осмотреть Марию и попросила Марека подождать на улице. Он вышел и встал под навесом, гладил по холке старую клячу, как вдруг до его ушей донесся еле уловимый, неясный шепот. Он звал и манил его, лошадка напряглась всем телом, встрепенулась и испуганно заржала. Вкрадчивый голос проникал в самое сознание и дурманил, но Марек не мог разобрать слов.
Наконец дверь в хату открылась, и цыганка позвала его. Марек вздрогнул и вбежал в хату. Подошел к Марии, но та уже спала, он осторожно погладил ее по слипшимся от пота волосам и тихонько поцеловал в лоб.