Вдруг замок щелкнул, и железная дверь отворилась, впуская знакомого человека, который забрал наши паспорта. Он вынул платок и протер свой лоб.
– Когда нам отдадут документы? – спросил я, предугадывая ответ. Но что-то же нужно было сказать, а не вести себя, словно безмолвные овцы, головы которых опускают на бревно для рубки мяса, а они безропотно терпят. – Наши паспорта, вещи, – уточнил я.
– Забудьте, – отрезал мужчина. – Меньше вопросов, меньше синяков. Сговорчивым тут больше везет. Так, запомните: вести себя тихо – это половина успеха на выживание. Меня зовут дядя Веня, пока побудьте здесь, подождем экспресс анализ, – отчеканил бледный мужчина и вышел за дверь.
После долгого молчания Лиза спросила:
– Мить, нас убьют, да?
– Дуреха, кому мы нужны, – ответил я, стараясь быть убедительным, и погладил ее по голове. Почему-то в этот миг я вспомнил наше детство, как нас обижали, а мы защищали друг друга. Я бы согласен был сейчас на самое тяжелое наказание в детском доме, только чтобы выйти отсюда и никогда не видеть этих стен и лиц. Я чувствовал, что мы попали в плохую историю, вряд ли нас привезли штукатурить.
Дверь снова щелкнула и открылась. Вошли двое качков и опять повели нас куда-то. Мы пришли в ту зону, где у нас брали кровь и заставляли мыться, только теперь завели в два разных кабинета. Меня осматривали люди в белых халатах и масках, говоря что-то про карантин. Такое ощущение, что я попал на полный медосмотр, залезли везде, куда можно, взяли мазки, дополнительно кровь с вены, соскобы с кожи, слюну, проверили зрение, измерили вдоль и поперек. Я молчал. Что я мог сделать против этих людей? Я ничего не знал о месте, куда мы приехали, об их планах, что они делают с нами, зачем? Почему нас обманули? Разве это прием на работу? Хоть я вырос в детском доме, все же не тупой. Я слышал, как меня называли "слабый тип А" и "астеник", обращаясь со мной как кухарка с тушкой утки на разделочном столе. Я начал переживать за Елизавету, она ведь девочка, как с ней там обращаются.
Когда со мной закончили, я с конвоиром вышел за дверь, где остался ждать. Прошло довольно много времени, когда из соседнего кабинета вывели Лизу. Всхлипнув, она кинулась ко мне, спрятав лицо в моей больничной пижаме. Я пытался оторвать ее от себя, но так и не смог. В голове начало расти подозрение, что девчонке что-то сделали, и мне стало от этого противно, я представил, что будь в моей руке сейчас пистолет, без сожаления расстрелял бы всех, даже мускул бы не дрогнул.
Мы еще постояли так, пока из кабинета не вышел человек в белом халате, он отдал конвоирам две папки и велел вести нас в корпус "К". По дороге я пытался заглянуть в опущенное лицо Лизы, но она не хотела, чтоб я видел ее. Опустив подбородок на грудь, сестра крепко держала меня за руку и устало плелась следом.
Я уже потерял счет подземным этажам, нас водили из одного корпуса в другой, и в этот раз мы шли в новое место. Все коридоры имели один болотно-землистый цвет, редкие лампочки давали мало света, стены и решетки были выкрашены в темно-зеленый, потолки, когда-то побеленные, выглядели как потертая ржавчина. Места удручающие. Для чего это все, кто эти люди, зачем они берут у нас анализные сборы? Я не мог приложить ума к своим вопросам, но понимал, что так просто нас отсюда не выпустят.
Вдруг раздался пронзительный крик. Мы с Лизой вздрогнули и вскинули головы, только наша охрана была невозмутима. Нас завели в длинный коридор, по сторонам которого размещались комнаты за решетками, как камеры в тюрьмах. Проходя мимо одной, я увидел худого изможденного мужчину, который апатично смотрел на нас, сидя на кровати. В следующей комнате была грязная лохматая женщина, она стояла у решеток, держась руками за прутья, и улыбалась, обнажая гнилые зубы. Из соседнего помещения снова раздался душераздирающий крик, там, привязанный за руки и ноги к железной кровати, извивался человек. Наш охранник стукнул дубинкой по его решеткам, и бедняга затих.
Мы завернули за угол, прошли еще метров двести и остановились перед такими же камерами с решетками. Когда меня втолкнули в одну из них, я заволновался: почему только меня, но Лизу завели в соседнюю. Проводив охрану взглядом, я подбежал к решеткам, разделяющим наши камеры, и сжал протянутые руки Лизы.
– Они обижали тебя? – спросил я, видя испуг в глазах сестры.
Она помотала головой, словно пряча боль глубоко в себе, и шепнула:
– Чего они хотят от нас? Куда мы попали, Митя?
– Если бы я знал… Мы что-нибудь придумаем, обязательно.
– Обещаешь?
– Обещаю. Только не хандрить, договорились?
– Да. Только не хандрить.