Таким образом, для окончательного разрешения вопроса оставалось единственное препятствие — боязнь узурпировать права Учредительного собрания. Чем ближе подходили к назначенному сроку выборов, тем щепетильнее становилось настроение Главного земельного комитета, действительно стремившегося преподнести «Хозяину Земли Русской» вполне продуманный и согласованный в основах и частях проект аграрной реформы.
Переворот, заставший всех врасплох
Переходя к главному вопросу того времени, которое предшествовало октябрьскому перевороту, — к вопросу о том, насколько главные действующие лица предчувствовали надвигающуюся грозу, остановлюсь прежде всего на М.И. Терещенко, министре иностранных дел и участнике пятичленной Директории.
22 октября вечером я случайно встретил на улице профессора С.А. Котляревского, принимавшего столь деятельное участие во Временном правительстве. Мы зашли с ним в кондитерскую Филиппова на Невском и пили чай, обмениваясь впечатлениями о явно сгущавшихся тучах, главным образом из-за злополучного вопроса о выводе Петроградского гарнизона из столицы. Котляревский передавал мне последние новости и рассказывал, кто как смотрит на положение вещей. Говоря о Терещенко, он назвал его «неисправимым оптимистом». Последний, несмотря ни на что, утверждал, что все страхи преувеличены, никакой непосредственной опасности для Временного правительства нет и т.д. Котляревский, который с проницательностью, делающей ему честь, смотрел тогда на положение правительства крайне пессимистично, приписывал весь этот оптимизм молодости Терещенко, так как считал, что объективных данных для оптимизма не было. Вышло так, что это оказалась моя последняя встреча с Котляревским. Дальше наши пути разошлись, и эта встреча была, пожалуй, самым ярким предчувствием неизбежности конца, которое я тогда видел.
Терещенко действительно был оптимистом — он не только готовился к переезду всего ведомства в Москву, но и не спешил с этим. Думаю, его гораздо больше волновало предложение сепаратного мира со стороны Австро-Венгрии, о котором он серьёзно совещался с Нератовым и Петряевым, не для того чтобы на него согласиться, но для того чтобы ловким манёвром окончательно рассорить Австро-Венгрию с Германией. Подписанные Терещенко и составленные Муравьёвым осведомительные циркулярные телеграммы нашим послам и посланникам за границей о внутреннем положении звучали так же оптимистично, как и накануне корниловского выступления. Не только ничто в поведении Терещенко не предвещало близости катастрофы, но его самоуверенность, как видно из отмеченной встречи с Котляревским, поражала посторонних, поражала и его собственное ведомство. Не думаю, чтобы здесь была намеренная поза, нет, это действительно был искренний оптимизм Терещенко, «здорового молодого человека», как раздражённо выразился о нём А.А. Доливо-Добровольский, который тогда не был ни молод, ни достаточно здоров и страшно нервничал.
Была и другая черта Терещенко, которая поддерживала его природную склонность к оптимизму: помимо того что он был покладистым министром и элегантным денди, он, несомненно, был молодым человеком с большим самомнением. В.К. Коростовец, ездивший с Терещенко и неизбежным спутником того, Муравьёвым, в Ставку незадолго до октябрьского переворота, рассказывал мне, что Терещенко разговаривал с солдатами как государь, спрашивая, «участвовал ли он в сражениях», «был ли ранен», «какие имеет награды», и после этих классических вопросов заявил Муравьёву и Коростовцу, что его «популярность в войсках» очень велика. Когда на обратном пути министерский вагон был осаждён солдатами, уходившими с фронта, и когда, несмотря на предосторожности проводника и «популярность» Терещенко, стёкла на вагонной площадке оказались выбитыми, а самому Терещенко со спутниками пришлось спрятаться в купе, то Терещенко мрачно сидел запершись до самого Петрограда. Он, несомненно, не подозревал о столь близкой катастрофе или ничем не выявлял своих предчувствий.
Настроение вообще в нашем ведомстве было угнетённое, так как по городу носились разные слухи, но никаких признаков тревоги не было и в широких обывательских кругах. Я знаю, например, такие случаи: одна моя родственница, у которой муж и два сына служили в Петрограде, занимая видные места при Временном правительстве, уехала 23 октября в Екатеринослав на три дня и вернулась в Петроград через пять лет. Другой случай — с одним моим сослуживцем, семья которого продала дом в Петрограде и получила за него 500 тыс. руб. 24 октября, не успев положить в этот день деньги в банк, и благодаря этому случайному обстоятельству спаслась эта крупная по тем временам сумма.