Но эта дама по крайней мере была предельно откровенна. Бывают же персонажи, которые стараются показать себя в наилучшем свете, а между строками все равно сочится зависть к чужому успеху и злоба… Случается и наоборот: живет, скажем, актриса с не самой лучшей репутацией, а читаешь то, что она написала к концу жизни, – и видишь: ни о ком худого слова не сказано, в тексте – легкий юмор, немного печали, рассуждения об искусстве, что удалось сделать и что не удалось. Совсем другими глазами потом на человека смотришь.
Мемуары не лгут, потому что материя текста, стиль, - они не поддаются фальсификации.
Но как-то раз я взяла в руки очередной мемуарный том и вдруг ощутила нечто вроде священного трепета. Ведь это – чья-то жизнь! Вся целиком – или, по крайней мере, большая ее часть. Вложенная в слова как в сосуд, запечатанная в бумажный том. Держать в руках чью-то жизнь и с пренебрежением думать: купить книжку – не купить, интересно то, что там понаписано, или так себе?.. А ты-то сама кто такая, чтобы в подобных выражениях думать о чьей-то жизни?
Вообще мы не должны в принципе так легко и пренебрежительно думать о других людях. Но одно дело - когда человек стоит перед нами, сегодняшний, «случайный» (может, у него голова болит, вот он сегодня и злюка, а вообще так душа-парень, нам-то откуда знать!), а другое дело – когда обдуманные факты, отобранные, тщательно описанные собраны в книгу, как бы «извлечены» из человека, обобщены… Как можно к подобному относиться свысока?
Я думаю – нет, мы никогда не должны листать мемуары с пренебрежением. Этот жанр, в отличие от всех остальных, заслуживает безусловно уважительного отношения со стороны читателя в любом случае, даже если представляет собой сведение счетов с врагами маршальской вдовы. Мемуары – помимо прочего – жанр чрезвычайно поучительный. Ведь человек не только волен что-то делать со своей жизнью. Он также волен совершать некие манипуляции со своей памятью. И то, что он в конечном итоге делает с этой памятью о своей жизни, отливается в книгу мемуаров, книгу, по большому счету, страшную. Если над своей жизнью человек не всегда волен, то над памятью, над отбором фактов и слов он волен всегда. Возможно, в мемуарах он более настоящий, чем в реальности. Не знаю, не знаю, друзья, внезапно меня охватил настоящий страх и трепет, когда я взяла в руки очередной мемуарный том.
Персонажи, приспособленные к миру фэнтези (1)
00:00 / 09.01.2019
Ближе всего к фэнтезийным мирам, несомненно, миры, созданные романтиками. Если под романтизмом понимать жанр, в котором на первый план выходит сильная индивидуальность героя, одушевленная природа, которая либо равнодушна к чувствам героя, либо разделяет их, крайности во всем: огромное море, высокие скалы, безбрежные леса, сильные страсти, неординарность судьбы, интерес к хаосу и злу, к их роли в развитии души человека.
Вот хорошее определение:
«Категория возвышенного, центральная для романтизма, сформулирована Кантом в работе "Критика способности суждения". Согласно Канту, есть позитивное наслаждение прекрасным, выражающееся в спокойном созерцании, и есть негативное наслаждение возвышенным, бесформенным, бесконечным, вызывающее не радость, а изумление и осмысление. С воспеванием возвышенного связан интерес романтизма к злу, его облагораживание и диалектика добра и зла».
Для романтизма, о чем часто забывают, характерно еще внимание к национальной культуре, к фольклору. Последнее для фэнтези не актуально: фэнтези – жанр-космополит.
Цветаева говорила о романтизме со свойственным ей максимализмом:
«…Когда вам будут говорить: «Это — романтизм», вы спросите: «Что такое романтизм?» — и увидите, что никто не знает; что люди берут в рот (и даже дерутся им! и даже плюются! и запускают вам в лоб!) — слово, смысла которого они не знают.
Когда же окончательно убедитесь, что не знают, сами отвечайте бессмертным словом Жуковского:
— «Романтизм — это душа».
Да, словом «романтизм» нас часто ругали: «Ты смотришь на мир сквозь розовые очки!» - на что я раньше отвечала: «А вы не снимайте с меня розовые очки, у меня за ними прячется глаз Медузы-Горгоны».
Так или иначе, фэнтези попыталась унаследовать от романтизма все самое красивое и лакомое и стала его наследницей – может быть, не такой возвышенной, временами даже, о ужас, буржуазной, но она по всяком случае старается.