Это признание – признак мужественности читательницы. Она назвала свою болевую точку. Большинство из нас этого бы не сделали.
Можно ли читать и писать без боли? Думаю, да, ведь большинство именно так и делают. Но мне неинтересно, когда я не «внутри» книги. То есть интересно – но при этом я могу бросить в любой момент. Книгу, в которой я «живу», я бросить не могу, она уже в меня вросла, я уже часть нее, а она – часть меня. Здесь разница.
А так – да, можно писать как сторонний наблюдатель, как любопытный соглядатай. Почему бы и нет.
Но лично мой способ входить в текст – и тот, который читаю, и тот, который пишу, - это боль. Ее ни с чем не перепутаешь. Ее невозможно имитировать. Это единственный для меня способ создавать живых героев и сопереживать им.
Если бы не пример Анны Леопольдовны, то я в этом, наверное, не решилась бы признаться.
Смерть как образ жизни
03:00 / 19.09.2016
Кага Отохико, «Приговор». Восемсот пятьдесят страниц про смертную казнь. Руку на сердце положа, не смею говорить "всем читать", "бросайте дела, хватайтесь за этот роман"...
А с другой стороны - не по-нашенски ли это: прийти в незнакомую семью, скромно улыбнуться и с милой непосредственностью князя Мышкина потолковать о смертной казни с генеральшей и ее дочерьми?
Как практически все книги издательства «Гиперион», «Приговор» изумительно хорошо переведен и очень добросовестно издан.
Но он про смертную казнь. И очень толстый. И японский.
…Да я вообще не хотела о нем писать. Но за последние пять лет это, наверное, единственная книга, которая меня по-настоящему потрясла. Нет, были книги, которые нравились, вызывали интерес, желание обсуждать, но такой, чтобы проникла до глубины души и не отпускала, - такого действительно не случалось уже очень давно. Она настоящая вся, от первого до последнего слова. И именно поэтому, несмотря на «веселенькую» тематику, оставляет удивительно светлое ощущение.
Сейчас ведь нужна смелость не для того, чтобы писать сложные вещи, поднимать серьезные проблемы или говорить о вещах шокирующих (таков, например, очень хороший роман «Рассечение Стоуна»). Самая большая смелость нужна для того, чтобы говорить искренне.
Самый поразительный феномен «Приговора» заключается в том, что он действительно меняет читателя. Меня, по крайней мере, а я довольно твердолоба. В частности, я всегда была сторонником смертной казни. В виртуальных опросах постоянно голосовала «за». Ну в самом же деле, бывают же маньяки и т.п., зачем тратить на них деньги налогоплательщиков – и прочее.
Изменилась не моя точка зрения на вопрос – изменилось что-то во мне самой.
Все персонажи романа так или иначе связаны со смертной казнью: большая их часть, во главе с центральным персонажем, - преступники, приговоренные к смерти; также – тюремщики, тюремные врачи (центральная фигура – молодой врач-психиатр), родственники приговоренных, их друзья и жертвы.
Ожидание смертной казни – это тоже образ жизни, поскольку ожидание иногда затягивается на годы (в случае главного героя – на шестнадцать лет). Приговор может быть приведен в исполнение в любой момент. Это тоже условие игры. Рационально вычислить, когда это произойдет, - невозможно.
Естественно, подробнее всего автор показывает внутренний мир своего главного героя. Эпизоды его детства, особенно – потрясающее описание бомбежки Токио в конце Второй мировой войны; затем годы беспутной молодости, тяжелого и бессмысленного романа с женщиной, еще более тяжелого и бессмысленного убийства, - некие ступени падения, по которым он неизбежно должен был спуститься, чтобы оказаться в тюрьме, в аду для приговоренных.
Мне часто приходилось слышать от противников смертной казни: «Приговаривают к смерти одного человека, а казнят – совершенно другого», то есть за время ожидания человек успевает раскаяться, измениться, стать другим.
В «Приговоре» показано иное. Никто из приговоренных, в том числе и главный герой, другим не становится. Он может познать самого себя. Изучить свою жизнь вдоль и поперек, во всех подробностях, спуститься на самое дно своей души и ужаснуться, он может стать католиком, покаяться, и еще раз покаяться, и еще раз. Но он все тот же и не сомневается в этом.