Мой помощник Иван Захарович Белкин, молодой еще человек, высокого роста, носил очки, которые придавали ему солидный вид. Да и в действительности он был серьезным и степенным человеком. «Дядя Ваня», как мы прозвали Ивана Захаровича за его рост и уравновешенный характер, был таким же, как и я, страстным изыскателем и стремился применить свои знания в новых, еще неизвестных нам условиях.
В противоположность Ивану Захаровичу Борисоглебский имел довольно беспокойный характер и излишнюю суетливость, острый язык и изрядный эгоизм, с которым нам пришлось довольно долго бороться. Смотрел он на свою поездку больше с точки зрения материальной выгоды, с самого начала старался обставить путешествие со всеми удобствами и вез с собой очень много всякого ненужного багажа.
Молодого геолога Ивана Фомича Михальского мы еще мало знали, но с первых дней нашего знакомства выяснилось, что он горячий энтузиаст освоения Севера, любознательный человек и обладает неплохими организаторскими способностями.
Наши разговоры о предстоящей работе по изысканиям автодороги, о возможных трудностях и приключениях целиком захватили Фомича, и он стал настойчиво просить меня взять его в состав экспедиции. На что я здесь же, в поезде, дал согласие.
Таким образом, сложился коллектив из четырех человек, ставший основным костяком, вокруг которого формировалась вся экспедиция.
Стараясь подготовиться к будущей жизни в тайге, мы уже в пути установили для себя определенный распорядок дня и строго его выполняли.
Наш день в вагоне начинался громким криком Фомича: «Подъем!» И хотя в перспективе целый день безделья, мы охотно вставали, совершали несложный туалет и завтракали.
После завтрака, лежа на полках, мы обыкновенно вели бесконечные разговоры о нашей будущей жизни и о работе в еще неизвестном для нас крае. Нам почему-то казалось, что нас ждут страшные холода, непроходимые сугробы снега, вечная полярная ночь и схватки с белыми медведями.
— Белого медведя жаканом не свалишь, — рассуждал дядя Ваня, — только пуля из нарезного ружья уложит такого зверя.
Борисоглебский начинал подтрунивать над ним, вызывая искренний гнев страстного охотника своими дилетантскими замечаниями.
— А ты пороху в ружье набей побольше да сразу из двух стволов и пали.
Уравновешенный дядя Ваня не мог перенести такого глумления над своим, какой-то особенной марки ружьем, и между ними загорался великий спор о достоинствах и недостатках различных систем ружей.
Мы с Фомичом слушали их и от души смеялись.
Постепенно страсти утихали, разговор принимал мирный характер и становился общим.
Фомича неожиданно заинтересовал вопрос: почему Аляска, ранее принадлежавшая нам, оказалась у американцев?
Дядя Ваня, общепризнанный знаток географии, пускается в пространные объяснения.
— Это было давным-давно, — говорит он. — Русские промышленники и землепроходцы еще в восемнадцатом веке открыли и изучили полуостров Аляску, и с тех пор она считалась русским владением. Но царское правительство не могло освоить эту далекую окраину и по глупости в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году продало ее американцам.
А вот за сколько продало, дядя Ваня сказать не может. Фомич спрашивает меня. Но и мой ответ: несколько миллионов — его не удовлетворяет. Тогда он обращается к Борисоглебскому и, не дождавшись ответа, с криком: «Ага, не знаешь!» — выбегает из купе. Через несколько минут он возвращается обескураженный, так и не узнав ни у кого этой цены. Только значительно позже нам стало известно, что Аляску царское правительство продало за 14 миллионов 320 тысяч рублей.
Мы еще долго говорили об этом замечательном полуострове, вспоминая все прочитанное о нем в книгах и учебниках.
Часто беседы сменялись бесконечной «пулькой» — спасительным преферансом. Здесь полностью проявлялся талант Борисоглебского. Мастерски играя, он всячески подшучивал надо мною и Фомичом, впервые выступавшими на этом поприще.
Так бежали дни нашей жизни под мерный перестук колес поезда, увозящего нас на восток.
Из дорожных впечатлений особенно большое произвело на нас озеро Байкал.
Это самое глубокое, до 1,7 километра, озеро с очень холодной водой и частыми сильными штормами, возникающими от ветров, дующих из долин впадающих в него рек. Большинство этих ветров носит такое же название, что и реки, например Ангара, Селенга, Баргузин и т. д.
В течение нескольких часов мы ехали по его берегу и наблюдали величественную картину. С одной стороны — необъятное пространство озера-моря, а с другой — скалы, нависающие над крышами быстро мчавшегося поезда.