Страшная и величественная картина: темное небо с низко несущимися тучами, черное бушующее море и огромные, окаймленные белой пеной волны, временами обрушивающиеся на палубу. Лошади стали падать, ломать деревянные стойла, биться и калечить друг друга. Были вызваны аварийные команды, которые закрепляли на палубе ящики, плотней задраивали люки, успокаивали лошадей и укрепляли их стойла.
С каждой минутой шторм усиливался.
Я долго любовался бушующим морем и, только изрядно промокнув, пошел к себе в каюту. Мои друзья безмятежно спали и не интересовались величием разыгравшейся стихии.
Прилег на койку и я. Качка стала ощущаться сильнее. Крепко держась за борт койки, я долго боролся с признаками начинающейся морской болезни.
А на палубе что-то грохотало, скрипело и ломалось с громким треском. Пароход стонал, зарываясь в морскую пучину. Наконец я забылся тяжелым сном.
С рассветом шторм стал стихать. По небу неслись клочья разорванных туч, падал мелкий дождь. Море еще клокотало и пенилось, но уже с меньшим гневом.
В помещении над трюмами, в так называемом твиндеке, где разместилось большинство пассажиров, творилось нечто невообразимое. Шторм разбросал весь их багаж, и между грудами чемоданов и свертков бродили бледные, с позеленевшими лицами, еще так недавно бодро выглядевшие «покорители Севера».
Но волнение стихло, и обитатели парохода постепенно стали оживать. На палубе открывали задраенные люки, появились группы пассажиров, команда что-то чинила и исправляла после шторма.
Пароход окутывала серо-молочная мгла. К полудню туман еще более сгустился, и создавалось впечатление, что мы плывем в хлопьях ваты. Тоскующие звуки гудка, ревущего через короткие промежутки времени, действовали удручающе.
Прошло два дня. Туман, наконец, рассеялся, проглянуло солнышко и дало возможность определить местонахождение парохода.
Оказалось, что штормом нас отнесло далеко в сторону от курса. Пришлось изменить направление, и волны опять побежали за кормой.
Немного оправившись от шторма, пассажиры с ужасом почувствовали, что качка начала возрастать вновь. По совершенно спокойному морю плавно перекатывались небольшие волны, но нос парохода то высоко вздымался над горизонтом, то опускался так, что верхушки мачт, казалось, вот-вот окунутся в море.
Эта качка при спокойном море, называемая «мертвой зыбью», возникает всегда после шторма. Море на поверхности уже успокоилось, но где-то в глубине оно еще продолжает волноваться, и эта качка действует не меньше сильного шторма.
На шестые сутки нашего плавания подул резкий ветер и заметно похолодало. Ночи стали значительно светлей: мы приближались к широтам белых ночей.
Однажды днем пассажиры увидели впереди на горизонте белую полосу. Что это, пена, земля или какое-нибудь незнакомое явление? И, только приблизившись, определили, что это лед. Проплыли первые редкие льдины, и, продвигаясь вперед, мы постепенно вошли в сплошное поле битого льда. Пароход резко сократил скорость, стал маневрировать, обходя огромные льдины. Образованный им коридор постепенно затягивало, и создавалось впечатление, что мы не плывем, а скользим по ледяному полю. Наш пароход был полуледокольного типа, рассчитанный на плавание в этих широтах, и поэтому иногда смело наезжал на лед, разбивал, ломал его и, раздвигая, прокладывал себе дорогу. Движение в этом белом крошеве было для нас необычным: куда ни посмотришь, всюду хаотическое нагромождение льдин самой причудливой формы и размеров.
Неожиданно в мелких разводьях и на льдинах стали попадаться зеленовато-черные нерпы и черные тюлени. Звери были совсем непуганые. Они подпускали пароход очень близко и только тогда медленно, как бы нехотя, подтаскивали свое лоснящееся тело к краю льдины и ныряли в воду. Среди льда мелькали их черные головы, напоминающие головы людей, одетых в пилотские шлемы.
Кто-то из охотников не выдержал и выстрелил из малокалиберной винтовки. Раненая нерпа молнией скользнула по льдине, оставив яркую полосу крови на белой поверхности льда. Пристыженный за бесцельную стрельбу, стрелок на весь день исчез с палубы.
Появились чайки — верный признак близости земли. Вдали чуть заметно стали вырисовываться горы, причем их вершины, покрытые снегом, как-то странно повисли высоко над горизонтом. Берега же еще не было видно. Этот обман зрения, вызванный не то туманом, не то миражем, долго привлекал наше внимание.
Плавание подходило к концу. Впереди лежала земля, пусть еще незнакомая, но твердая и надежная.
И долго, целых два томительных дня, мы шли к этим видимым, но таким далеким берегам.