И еще: мы думаем, что наши 70 лет на Земле – это и есть жизнь, от которой и нужно брать всё, пока мы живы. Нет! Это еще далеко не жизнь. Это преддверие жизни. А жизнь еще вся впереди! И всякий лично в этом удостоверится в своё время, если не получил свидетельств ранее, сейчас и уже. И лично увидит, а то ли он брал в земном своем существовании, что истинно ему было полезным и нужным? И будто кто-то из читающих эти строки не знает, о чем я говорю?! А вот, чтобы уклониться и увести себя как можно скорее от этих вопросов, и как сделать их смешными и никчемными, и глупыми, и вовсе даже для материального благополучия бесполезными – тут и помощник наш верный всегда готов к услужению. Вот это и есть наш ум. Но и это еще не конец. Это только введение.
И об Откровении. Это не высшая точка способностей нашего ума. Откровение – это проявление мира Духовного в мир материальный. Оно было и есть и продолжается. Другое дело – способны ли мы видеть и «читать» это Откровение?
Мы верим ученым, которые выдают нам «на гора» свои изыскания из области невидимого простым глазом. Нам говорят о вещах, которых мы никогда не видели и видеть не можем. Нам приводят формулы, числа и цифры, нам говорят об устройствах генов, лептонов и нейтронов, и нейтрино, и всякого такого, чего и в уме иной раз не вмещается. Мы им верим. Берем за основу мировоззрения. А если я говорю о том же Духовном мире, который также не видим обычным глазом, то, странное дело, многие готовы меня осмеять и нежно назвать фантазером.
Вот обращаю внимание на такое достижение ума человеческого, как мобильный телефон. Ни проводов, ни генераторов, ничего такого видимого, чтобы мы могли ответить: а как это получается? Я говорю в какую-то трубочку, и ты меня слышишь, будучи от меня далеко на тысячи километров. Но и ты говоришь, и я тебя слышу. Что мы можем сказать об этом? То, что я своими голосовыми связками произвел некое колебание воздуха. Эти колебания уловило устройство нашей телефонной трубочки и передало их куда-то в космос, если не прямо на борт какого-то спутника, то на вышки операторов сотовой связи. А далее этот скелет из металла вычислил твое местонахождение, точнее, твоей телефонной трубочки и передал тебе эти самые колебания воздуха в виде, согласись, бывает, и вполне членораздельных звуков. И передал он это в том пространстве, которое просто кишит сегодня миллионами такого рода волн. И моя речь не перепуталась с речью кого-то другого, но каждая звуковая волна в основном идет по своему назначению, если, конечно, аппаратура у нас в исправности и настроена друг на друга.
Ave, Caesar!
Василек в письмах не уступал маститым авторам – он Марихуанне поэмы писал! Разве что почти что без рифмы.
«Скажи мне что-нибудь. Дай мне скорее свою руку. Послушаем, как шелестят листочки в парке нашего лета на двоих. И что за метаморфозы?! В такое чудесное время года… Как весною дышат чувства! Все смешалось – лето, осень! Пожимаю плечами и моську свою делаю смешной, выражая всею мимикой недоуменье. Так не бывает? Мари и Анюта. Вы не представляете даже, я просто не могу без Вас!
А это – как продолжение ночной, возможно, нашей темы.
Где-то в тумане средних веков прошла моя ночь. Я вижу леса. Вижу озеро и глухие нехоженые места. Девушка на берегу. Бегущий к ней Единорог. Счастлив, кто встретится с ним. Но выживет ли? Вижу камни, из которых сложены дома и башни, и в целом крепость. Вижу интриги и пьянки имеющих власть. Вижу, как их чувства пародируют Шекспира. Она о чем-то говорит Ему, похоже, о верности, а сама беременна от другого. А он, требующий от неё чистоты, сам еще не стряхнул соломы и дыхания на нем только что использованной им дворовой девки. Но это – своды одной из комнат замка и плесень на камнях, впитавшая историю чужого рода. Я здесь не задержался. Но может быть, еще вернусь. В одной из узких келий я видел читающего Книгу, наверное, сам Элифас Леви. И далее был город с озером по середине. Эрфурт. Лодка. И мне так показалось, она качала на большой луне, что в озере всю ночь эту купалась, два силуэта: женский и мужской. О женском я решил, заметив белое и в кружевах, хрустящее так странно, как медленный костер, и почему-то столь близкое или знакомое? мне платье. Об этом я еще узнаю.