Перед нами открылась чистая полянка, посредине которой высился пень. Нет, пожалуй Пень. Даже Пнище, я бы сказал. Таких, как Саня, на нем уселось бы пятеро, причем не впритык. Что же за секвойя тут росла? Дождавшись, пока все выйдут на поляну и начнут восхищаться чудом природы, чуть заметно кивнул на него Второву. Тот прикрыл глаза, дескать, понял. Александр Васильевич пронаблюдал эту пантомиму без видимого интереса, по-прежнему удивительно оставаясь в тени, хотя солнце освещало всю поляну непривычно ярко, после частого ельника. Всю, кроме товарища директора.
Нефтяник, банкир и режиссер снова врубили привычный режим «лебедь, рак и щука». На поляне их не интересовало решительно ничего, и идти надо было во все стороны, если смотреть на их вариативно указующие персты. Я сел на корточки и закурил. То, что подо пнем нас ожидала какая-то тайна, сорвавшая со своих мест и притащившая сюда не самых незанятых людей Москвы, да и России, я не сомневался. Холодок, не отпускавший среди изуродованных кривых елок, проходил, шерсть на загривке опускалась. Возвращалось рациональное мышление, и оно имело один вопрос — как сдвинуть с места эту громадину? В ней тонны полторы ведь, не меньше.
— Федор Михалыч, Федор Михалыч! Тут штыри какие-то железные!, — разлетелся над полянкой высокий голос лягушонка-Витька. Возле него тут же как из-под земли вырос помощник Второва. Ого, значит, умница и эрудит, оказывается, еще и тезка бессмертного классика? Вслед за ним подошли и мы.
Бойцы с лопатами освободили из-под мха, дерна и слоя земли два покрытых коркой металлических лома или две очень толстых арматурины длиной метра по полтора каждая. К ним крепились железные петли, уходящие вниз, под пень. Одна, левая, была отломана — отгнила за века, наверное. Ускорившись, парни обкопали пень по периметру. Сняв полметра грунта, стало видно, что площадка вокруг выложена какой-то древней тротуарной плиткой, похожей на плоские кирпичи — плинфу. Видимо, выкладывать важные места специальным покрытием на матушке-Руси издревле считалось святым делом.
Богатырь Саня по команде Федора подсел под великанский пень, который казался вдвое больше после того, как корни у основания освободили от земли. Поднатужившись, крякнул… И едва не оторвал громадину напрочь, потому что она подалась с неожиданной легкостью. Свалившись на задницу, Саня охнул и уставился на пень с обратной стороны, как, впрочем, и все присутствующие. Ну а чего бы и не посмотреть? Не каждый день встречаешь кусок дерева размером с легковой автомобиль. Притом полый внутри, выжженный, судя по угольно-черному нутру, покрытому какими-то узорами и символами. Чаще всего попадался равносторонний крест, каждый конец которого был перечеркнут. «Нам хана» — выдохнул внутренний фаталист. Реалист порылся в памяти и сообщил, что это символ Мары-Марены, отвечавшей в древнерусском пантеоне за холод и смерть. Радости в его голосе не было никакой. Я автоматически отшагнул назад, растопырив руки, так, чтобы позади остались Второв с Суворовым, тут же замершие. Передо мной очутился Федор Михалыч, причем так внезапно, что я аж вздрогнул. Он махнул рукой, и к пню шагнули напряженные ребята с какой-то аппаратурой военно-научного вида. Той, что и выглядит непонятно, и сделана крепко, хоть гвозди забивай.
— Куда ты завел нас, Сусанин-герой? — негромко поинтересовался эрудит, не поворачивая головы.
— Идите вы нахрен, я сам тут впервой, — растерянно выдал я на автомате, опять забыв подумать, прежде чем открывать рот. За спиной раздались два одновременных стариковских смешка.
— Чисто, Федор Михалыч, — доложил один из военно-научных сотрудников, что водил перед пнем штуковиной, похожей на сдвоенный локатор, — ни заразы, ни излучений, ничего.
Помощник махнул — и Витек-сапер осторожно приблизился к вставшей на попа гигантской пустой коряге и принялся водить из стороны в сторону катушкой, временами замирая и прислушиваясь, видимо, к сигналам в его забавных белых наушниках. Кто только догадался приделать светлую глянцевую деталь к поисковому прибору?